Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

Так было после показательно жесткого разгона демонстрации в Тбилиси в апреле 1989 года, после стрельбы по гражданскому населению в Баку в январе 1990 года, а в январе 1991-го после захвата военными телецентра в Вильнюсе и попыток рижской милиции особого назначения расправиться с борцами за независимость Латвии.

Каждая армейская или полицейская операция, использовавшая насилие, лишь подливала масла в огонь, повышала градус освободительного движения и наносила удар по репутации Горбачева. Зигзаги, которые генсеку, а затем президенту приходилось делать между сторонниками «жесткой руки» и общественным мнением, постепенно настроили против него и правых, и левых.

Неудавшийся переворот

С аппаратной точки зрения снятие Горбачева было подготовлено идеально, всё должно было пройти без сучка, без задоринки.

Сам президент находился в отпуске. Все остальные высшие деятели объединились: и премьер-министр, и вице-президент, и председатель парламента, и министр обороны, и председатель КГБ, и министр внутренних дел. Рано утром 19 августа 1991 года они провозгласили себя «Государственным комитетом по чрезвычайному положению», объявили Горбачева заболевшим, учредили особый режим в Москве, вывели на улицы войска и боевую технику.

Но эти люди отстали от времени. Они не сознавали, что за минувшие несколько лет страна изменилась. То, что без проблем проглотило бы привыкшее к покорности советское население, не могло быть без сопротивления принято Обществом.

Множество москвичей вышли на улицы. Вероятно, войска в конце концов разогнали бы их, но ГКЧП совершило большую ошибку. Свято веря в «силу силы», путчисты не озаботились тем, чтобы заранее арестовать руководство республики Российская Федерация — оно не имело вооруженных сил и воспринималось союзными министрами как неопасная декорация. Поэтому когда в июне РСФСР провела выборы республиканского президента (победил Борис Ельцин), это встревожило консерваторов гораздо меньше, чем планы Горбачева ослабить единство Советского Союза. В это время в коридорах власти уже зрел заговор. Его участники исходили из того, что, если заменить Горбачева, легко решатся и все остальные проблемы, включая проблему Ельцина.

В тот же день, 19 августа, Ельцин и остальные демократические лидеры собрались в «Белом Доме», резиденции российских властей, и призвали граждан не подчиняться ГКЧП. Вокруг Белого Дома собрались десятки тысяч людей, которые не расходились ни днем, ни ночью. Путчисты не ожидали этого и растерялись. У них не было уверенности, что солдаты согласятся стрелять, к тому же некоторое количество военных с боевой техникой перешли на сторону протестующих.

То же самое происходило во многих городах и национальных республиках. Чем больше проходило времени, тем смелее вели себя противники путча и тем неувереннее чувствовали себя заговорщики. 21 августа они повинились перед Горбачевым и капитулировали.

Советская власть пала еще легче, чем царская. В феврале 1917 года погибло несколько сотен человек, в августе 1991 года — трое.

Глава последняя

НЕДОПИСАННАЯ

Поскольку сейчас, в середине 2025 года, когда я пишу эти строки, этап российской истории, начавшийся в 1991 году, еще не завершился, подводить его итоги рано. Многие политические и общественные процессы продолжаются, и пока не ясно, как некоторые из них оценивать. Поэтому последняя глава книги не разделена на «Основное» и «Подробности», а излагает лишь общую последовательность и логику событий.

Суть минувших трех с половиной десятилетий может быть выражена в одной фразе. Российское государство вновь не смогло существовать в условиях свободы и вернулось в привычный формат — имперский.

«Прорабы Перестройки», верившие в то, что упразднение тоталитарного режима и восстановление института частной собственности будут гарантией демократического устройства, ошиблись. Ясно и то, что очередной зигзаг от прогресса к регрессу — не случайность, а закономерность. Пресловутая цепь натянулась и потащила страну в обратном направлении.

Августовская революция 1991 года, как в свое время Февральская революция 1917-го, превратила Российскую Федерацию (так стало называться новое государство), в одну из самых свободных стран планеты.

В правительство вошли люди передовых взглядов, по складу весьма похожие на плеяду деятелей Февраля. Они были твердо нацелены на демократические реформы, сознавали масштаб стоявших перед ними задач и не страшились неизбежных трудностей.

Им предстояло совершить подвиги Геракла: создать три ветви власти в стране, которая привыкла существовать лишь с одной — исполнительной; заменить социалистическую экономику капиталистической, а плановое хозяйство — свободным рынком; изменить социальную структуру общества, в котором появятся новые классы и группы, а какие-то из прежних исчезнут; модернизировать производство и наполнить пустые магазинные полки товарами, в первую очередь — продовольствием, потому что ситуация в сельском хозяйстве, где окончательно разваливались колхозы, сложилась катастрофическая.

У правительства «молодых реформаторов», как называли команду тридцати-с-чем-то-летних ельцинских министров по контрасту с позднесоветскими геронтократами, было только два инструмента: демократически настроенная пресса и поддержка населения, преисполнившегося надежд на лучшую жизнь. Но действовать следовало энергично, поскольку постреволюционная эйфория быстро иссякает под воздействием бытовых тягот и неизбежных хаотических процессов (в 1917 году ее хватило всего на полтора месяца).

На политическом уровне демократические преобразования выглядели впечатляюще. В извечно несвободной России появились сильный парламент и выборная местная власть, возник независимый суд, журналистика стала полноценной «четвертой властью». В высшей степени демократично Ельцин обошелся и с самой трудной проблемой все еще многонационального, разделенного на этнические регионы государства (расставшись с 14 союзными республиками, Россия сохранила в своем составе два с лишним десятка автономных образований). «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», — объявил регионам глава Российской Федерации.

А затем все без исключения достижения демократии превратились для государства в проблемы.

Независимый от правительства суд не позволил сделать процесс над злодеяниями КПСС и даже над участниками путча 1991 года сведением политических счетов. Сторона защиты оказалась сильнее обвинения — и никакого «Нюрнберга» не получилось. Коммунисты остались важной и влиятельной силой, которая начала вновь увеличивать свое влияние, когда эйфория спала, земной рай не наступил и многие россияне стали ностальгировать по советскому социалистическому прошлому с его хоть как-то устроенной жизнью.

Парламент, который состоял из народных избранников, впитывавших эти настроения, вскоре перешел в открытую оппозицию к президенту и правительству. Осенью 1993 года дошло до вооруженных столкновений между двумя законными ветвями власти. Отряды сторонников парламента захватили здание столичной мэрии и попытались взять штурмом телецентр. Произошли уличные бои. Лояльные президенту войска окружили, обстреляли и вынудили к сдаче мятежных депутатов (которых независимый суд потом оправдал).

Исполнительная власть, вынужденная применить силу, чтобы избежать гражданской войны, сделала первый шаг к восстановлению монократии, проведя в декабре 1993 года референдум, по которому Россия фактически стала президентской республикой. Три года спустя, во время президентских выборов 1996 года, ельцинской команде демократов-реформаторов пришлось прибегнуть к совершенно недемократическому использованию административного ресурса, чтобы сохранить свою власть. Если применить терминологию «Индекса мировой демократии», во времена второго срока Ельцина российская политическая система являлась уже не full democracy, а flawed democracy[1].