Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

На следующий день бесчисленные друзья Якова Львовича прочли переданную в газеты всего мира краткую телеграмму о его кончине. В речи, произнесенной на собрании памяти Тейте-ля в Париже, И. В. Гессен очень ярко передал впечатление от этого известия. Он говорил о «том странном ощущении», которое овладело им, когда он прочел «несколько равнодушных строк извещения 6 смерти Якова Львовича. Это было ощущение оглушающей неожиданности. Казалось бы, именно в данном случае ему не должно бы быть места: человек прожил аридовы века, прожил целую историческую эпоху, от Николая Первого до Сталина, от крепостного права до коммунизма... Но и 20, и 30, и 40 лет назад он был такой же, как в последние годы... — всегда равный самому себе. Поэтому, чем дальше годы уходили, тем больше крепла привычка видеть его среди нас, — привычка, которую не могли искоренить несколько строк газетного извещения».

Узнав о смерти 88-летнего старика, не занимавшего никаких официальных постов и мирно доживавшего свой век в Ницце, великое множество людей почувствовало, как он был необходим и как его будет недоставать. «Когда он приглашал нас на свой столетний юбилей, — говорил в той же речи Гессен, — мы готовы были принимать это всерьез, потому что он говорил в уверенности, что к сожалению еще не вправе сказать: ныне отпущаеши! — и мы понимали, что он еще нужен здесь, с каждым днем этих страшных времен все нужней, и что потому он не должен уходить от нас»...21).

* 21 21

«Ничего нового я сказать вам не могу, — говорил, обращаясь к Тейтелю, в день его 75-летия Ю. И. Айхенвальд, — потому что о вас не может быть двух мнений... Вы несомненны, Яков Львович, вы неоспоримы, и очевидно каждый говорящий о вас дол-

жен сказать одно: что ваша, к счастью долгая, жизнь это — одно сплошное доброе дело. Вы — прирожденный благодетель, вы — неисправимый филантроп, вы — упрямый любитель людей».

Доброта, любовь к людям — конечно, это были доминирующие черты духовного облика Якова Львовича, и естественно, что их прежде всего отмечали все говорившие и писавшие о нем. Но его доброта состояла не только в непосредственном сочувствии к страданиям ближнего и в стремлении ему помочь. У Я. Л. был особый талант — талант доброты: он умел безошибочно находить у человека его больное место, ставить психологический диагноз. После первого разговора он уже мог определить, от чего именно данный человек сильнее всего страдает и как лучше всего подойти к нему, чтобы облегчить эти страдания.

Он щедро раздавал материальные пособия, но на первом плане для него всегда были душевные переживания обращавшихся за помощью. Так было уже в далекие самарские годы. «Приедет такая девушка, — вспоминает он об ученицах фельдшерской школы, — из какого-нибудь глухого места черты оседлости, с горящими глазами, худая, издерганная... Для незнакомых с психологией этих людей казалось, что многие из них страшно дерзки, невоспитанны. Но их манера держаться, говорить объяснялась исключительно застенчивостью, робостью, боязнью, как бы люди, к которым они обращались за помощью, не оскорбили их самолюбия». Эту же заботу, как бы «пощадить самолюбие», он никогда не терял из виду и сорок лет спустя, в Берлине и Париже, принимая и выслушивая толпы посетителей, которые повсюду и всегда его осаждали.

Я. Л. с первой встречи очаровывал своей доброжелательностью, мягкостью, тактом — умел побудить человека, обращавшегося за помощью, раскрыть пред ним свою душу. Из всех речей, произнесенных на юбилейном банкете в Париже, наибольшее впечатление произвел рассказ одного из ораторов о своем первом посещении Тейтеля — о том, как его, совершенно незнакомого человека, Я. Л. сначала, ни о чем не спрашивая, усадил вместе с другими гостями чай пить, а затем после ухода гостей посадил рядом с собой и, выслав из комнаты секретаршу, сказал: «ну, теперь рассказывайте»...

Чтобы творить добро в таком «планетарном масштабе», как это делал Тейтель, нужна была не только большая доброта, — нужна была также необычайная действенность. И действительно, его энергия и неутомимость, сохранившиеся до глубокой старости, буквально ошеломляли всех, кто когда-либо его видел.

Я привел маршрут его экспедиций для сборов. В течение нескольких лет он исколесил для этой цели почти всю Европу. Я сопровождал его в некоторых поездках (лишь в небольшой части их — где уж мне было за ним угнаться!), но наблюдал за подготовкой и ходом остальных. Бывало, облюбует Яков Львович какую-нибудь страну и задумает отправиться туда для сборов. Он слабо знает географию и историю этой страны, совершенно незнаком с ее языком, и даже не пытается пополнить свои сведения. Решение о поездке принимается на основании непроверенных слухов и рассказов ходоков. Благоразумные люди начинают его отговаривать — он как будто колеблется, но лишь для вида. Он решил ехать и не успокоится, пока не приведет своего плана в исполнение. И после недолгих сборов Я. Л. отправляется в путь.

Как Колумб искал путь к сказочным богатствам Индии, а в Новый Свет попал неожиданно и случайно, так и Я. Л. каждый раз ездил в какую-то Индию, существовавшую только в его воображении, но открывал по пути новый материк и подчинял его своей власти.

Успех этих фантастических поездок связан еще с одним талантом, которым обладал Тейтель, — с его уменьем легко и быстро заводить знакомства и затем уже никогда не терять из виду людей, с которыми он хоть раз встретился. Единственные записи, которые Я. Л. вел аккуратно и которым придавал большое значение, были записи адресов. Его адресные книги, где тысячи имен были распределены по странам и городам, тщательно сохранялись и часто переписывались очередными секретаршами. Куда бы судьба ни занесла Якова Львовича, он везде встречал старых друзей. Притом не было человека, хотя бы мельком встреченного им 40 или 50 лет назад, о котором он при новой встрече не вспомнил бы всех подробностей: где и когда виделись, что друг другу сказали, в какое платье была одета жена и т. д. Немудрено, что эти люди тотчас же превращались в его друзей и сотрудников. Так во всех городах, куда он совершал свои налеты, Тейтель умел с молниеносной быстротой создавать группы людей, душевно ему преданных и готовых работать для его целей.

«Упорствуя, волнуясь и спеша» — эти слова как будто сказаны о Якове Львовиче. Я не видел человека более нетерпеливого. Он всегда всех торопил, любил