История частной жизни. Том 5: От I Мировой войны до конца XX века - Филипп Арьес

кладбищ. В февральском (1977 года) номере «Официального муниципального бюллетеня» города Таланса (Жиронда) Ф. Канделу, муниципальный советник, занимающийся вопросами кладбищ, писал о преимуществах кремации: невысокая стоимость, уважительное отношение к религиозным чувствам покойного («духовная музыка, если покойный был христианином, классическая — если не являлся таковым»), «чистота, чего нет в случае погребения, со всеми этими грязными склепами, эксгумациями, ужасными изменениями, происходящими с телом: экология от этого выиграла бы». Чиновник предлагал называть колумбарии «садами воспоминаний». Погребение остается наиболее распространенной практикой во Франции. Возможно, по мнению Л. В. Тома, «потому что нет ничего хуже отсутствующего трупа <…>. Что такое труп? Его наличие является доказательством того, что человека больше нет». Аргентинские палачи, возвращавшие родственникам тела «исчезнувших», это знали. Тот же автор напоминает, что «время траура — это время разложения трупа». (Для минерализации захороненного тела требуется год, и именно в течение года полагалось соблюдать траур по покойному.) В нашем христианизированном обществе «склеп стал настоящим семейным домом» (Ф. Арьес). Возвышающийся крест — это символ воскрешения, а могильный камень заменяет покойного. Что находится под этим вечным мрамором, который протирают тряпочкой и украшают цветами? Вот что отвечает Л. В. Тома на этот вопрос: «Там труп, и с ним происходят не слишком приятные метаморфозы, о которых не стоит думать. Произошел, таким образом, метонимический перенос, и содержащее стало играть роль содержимого». Что следует делать, чтобы сохранить память о покойном, который теперь представляет собой лишь минерализующиеся кости? «Смотреть фотографии, фильмы, слушать аудиозапись голоса, — советует Л. В. Тома. — Использовать все современные приемы сохранения информации. Создать мнемотеку по образцу библиотеки, где люди на досуге могли бы обнаруживать следы своих ушедших близких, как это делают, например, мормоны. Таким образом мы сохраним нечто такое, без чего невозможно жить: память и прошлое».

ДЕНЬГИ ПОКОЙНОГО

Испытывая ностальгию по «социализации траура», не следует забывать, что смерть — это и передача наследства. Конечно, все чаще дети входят во владение долей семейного состояния еще при жизни родителей. Одновременное существование трех поколений сегодня представляет собой норму; семья, состоящая из четырех поколений, тоже не является исключительным случаем. Таким образом, в права наследства люди вступают все позже, и увеличивается количество тех, у кого на руках пожилые родители, не говоря уже о тех, кто находится в предпенсионном возрасте. Можно выделить два варианта: 60-летний наследник очень большого состояния, который еще ничего не унаследовал (в случае передачи в дар части наследства), при этом его родители или один из родителей живы и пока не оформили дарственную в его пользу; второй вариант — 60-летний бедный человек, отправленный на пенсию, у которого на попечении одновременно очень пожилые родители и один или несколько детей, еще не нашедшие работу. Мы разделяем мнение Жан-Клода Шамборедона, что «социология смерти, которая не основывается на формах передачи наследства, рискует быть идеалистичной и абстрактной». Сознавая, что дети унаследуют семейные ценности в пенсионном возрасте, многие родители оформляют дарственные: в 1970 году таких было 100 000, в 1983-м  — 185 000. Одаряемый в среднем на десять лет моложе того, кто вступает в права наследства. Что касается прижизненного дарения наследуемого имущества детям, то количество таких актов возросло с 28 000 в 1964 году до 54 000 в 1977-м и продолжает расти, не в последнюю очередь потому, что налог на большие состояния рассчитывается исходя из общей суммы. В прежние времена люди получали наследство, вступая в активную жизнь, сегодня же наследниками становятся в пенсионном возрасте. Прижизненное дарение смягчает эти демографические новации.

Нам кажется неоспоримым, что за вчерашними стонами и плачем по покойному на могиле часто скрывалось жадное ожидание наследства, что исчезновение этого ритуала не меняет смысла смерти — и страха, который она вызывает. Но смерть — это не только что-то «непристойное» и «скандальное», она не сводится и к разделу имущества: через нее выражается дальнейшее существование семьи, ее социальное положение. Видеть в семейном достоянии лишь накопленное имущество означает недооценивать его значение. Можно было бы определить семейное достояние как набор благ, выражающих теплые чувства в семье и ее историю. Отец, который экономит и копит деньги, чтобы оставить детям больше, чем получил от родителей, руководствуется не только жаждой наживы. Деньги становятся инструментом для продолжения рода. Выражение «семейное достояние» (франц. le patrimoine, от лат. pater — отец) вызывает образ родителей. Вот почему законодатели — даже социалисты — всегда ограничивают налог на наследство.

В ПОГОНЕ ЗА ОРГАЗМОМ

Поиски сексуальной гармонии

Согласно П. Гиро[126], существует 1300 слов и выражений для определения полового акта, 550-для пениса и столько же — для женских половых органов. Согласно словарю «Робер», оргазм (от грен, orgasma, производное от глагола orgân, кипеть) — это «наивысшая степень сексуального возбуждения». Слово применимо как к наслаждению, испытываемому мужчинами, так и к удовольствию, получамому женщинами, однако считается, что женский оргазм вызвать труднее. Вот почему мужчина старается прочитать в глазах партнерши, что «предприятие» было успешным. Все это описывается жаргонными выражениями «упасть в обморок», «закатить глаза», «глаза остекленели» и т. п. Это лексическое разнообразие, часто метафорическое и изгнанное из благопристойного лексикона, контрастирует со сдержанностью общепринятых словарей. В словаре «Малый Ларусс» (издание 1978 года) секс определяется как «комплекс внешних или внутренних проявлений, свойственных индивиду в зависимости от его пола».

Абстрактность дискурса не дает лицеистам пищи для грез. Однако Мишель Фуко предлагает нам задуматься о красноречии молчания. Абсолютно не нужный для продолжения рода, женский оргазм игнорировался и осуждался церковью, но притягивал всеобщее внимание, а некоторые отваживались о нем говорить. В XVII веке доктор Никола Веретт пйшет о женщинах как о «созданиях более похотливых, чем мужчйны», а «Малая Библия молодых супругов», вышедшая в свет в 1885 году, побуждает к экспериментам для достижения одновременного оргазма. Еще вчера женщина, получавшая удовольствие без любви, считалась нимфоманкой, тогда как женатый мужчина, завсегдатай публичных домов, — «нормальным». Мужчина — в смысле «самец» — это достаточно простое существо, путающее эякуляцию с акме. В историческом плане является новым женский дискурс о сексе; женщины предъявляют жалобы. Американские сексологи Уильям Мастерс и Вирджиния Джонсон сообщают нам, что в 1950-е годы их пациентами были мужчины, удрученные своими сексуальными неудачами: импотенцией, преждевременной эякуляцией и пр. Начиная с 1960-х годов к ним приходило все больше женщин, жаловавшихся на редкость оргазма или невозможность его достичь. Начиная с 1970-х годов, по словам тех же авторов, появляется новая фобия, которую они определяли как «отсутствие эффективной физиологической возможности», что говорит о том, что когда физические проблемы решены, появляются проблемы сексуальных способностей,