Вадим Деружинский - Забытая Беларусь

До 1950 года (то есть до начала коллективизации) в Западной Беларуси селяне составляли 80 % населения, сейчас — около 20 %. Перестали существовать 75 % сел и хуторов — три четверти! Удивляет, что в стране знают о 630 погибших в войну селах, а вот о тысячах исчезнувших в послевоенное время — полное молчание.

Возникает вопрос: зачем понадобилось уничтожать село, если в 1949 году частное сельское хозяйство Западной Беларуси исправно выполняло огромные госзаказы?

Раскулачивание (борьба с фермерством) и коллективизация не имели никакого экономического смысла, хотя нам и сегодня некоторые деятели продолжают вещать, что, дескать, только крупные хозяйства могут быть эффективными. Какое отношение имел вопрос эффективности крупных хозяйств к ликвидации частной собственности крестьянина на свою землю? Это совершенно разные сферы. Можно было создавать крупные хозяйства, но в то же время часть земли оставить в собственности крестьян (в том числе фермеров, которых в СССР называли «кулаками»). С экономической точки зрения — это самый лучший вариант.

Все дело в том, что советские власти руководствовались не экономическими, а политическими соображениями. Ведь крестьянин со своей собственной землей — политически независим от власти. К тому же крестьянская аграрная партия, выражающая интересы таких частных собственников и представленная в парламенте, стала бы главной политической силой в стране, где 80 % населения составляли крестьяне. Власти не могли бы управлять волей крестьян, например, указывать им, за кого следует голосовать на выборах — под угрозой лишения семян или конфискации домашней скотины за якобы невыполненный госзаказ.

Одним словом, целью советской власти была (и остается по сей день в странах СНГ) ликвидация крестьянства как класса, превращение его в совсем другой класс — наёмных сельских рабочих. Но коль у крестьянина уже нет земли в своей собственности, то его ничто больше не держит в родном селе. Он как РАБОЧИЙ (пусть сельский) теперь волен сам выбирать себе место работы, а оно всегда лучше в райцентре или городе. Сталин это понимал, поэтому отобрал у крестьян паспорта, ввел, по сути дела, советское крепостное право. Драконовскими мерами ему удавалось сдерживать развал села. Но после того как недалекий Хрущев в 1956 году вернул паспорта селянам (не вернув землю), началось чудовищное по масштабам бегство их в райцентры и города.

Взглянем, например, на темпы роста Минска. В 1811 году в Минске было 11,2 тысяч жителей, в 1860 ― 27 тысячи, в 1913 ― 106,7 тыс. (из них более половины — евреи, которым царский режим запрещал владеть пахотной землей). За 102 года население Минска увеличилось на 95,5 тысяч человек.

В январе 1941 года минчан было 270,4 тысяч человек: в январе 1950 ― 273,4 тысячи; в 1959 году — 509 тысяч, а в 1980 — уже 1 миллион 309 тысяч. Как видим, увеличение числа жителей столицы на 800 тысяч произошло всего за 20 лет, по 40 тысяч в год! Увеличение более чем в 2,5 раза — такого наша история никогда не знала!

То же самое происходило и в других городах Беларуси. Для примера возьмем областные центры.

Гродно: в 1959 году ― 73 тыс. жителей,

в 1980 ― 211 тыс. (рост в 2,9 раза).

Брест: в 1959 году ― 74 тыс. жителей,

в 1980 ― 208 тыс. (рост в 2,8 раза).

Гомель: в 1959 году ― 168 тыс. жителей,

в 1980 ― 383 тыс. (рост в 2,3 раза).

Могилёв: в 1959 году — 122 тыс.,

в 1980 ― 264 тыс. (рост в 2,2 раза).

Витебск: в 1959 ― 162 тыс.,

в 1980 ― 328 тыс. (рост в 2 раза).

Столь гигантская миграция селян в города (по историческим меркам она произошла мгновенно) — явление катастрофическое. С одной стороны, оно резко замедлило превращение беларуского этноса в нацию, которое происходит именно в городах. С другой стороны, лишило эту формирующуюся нацию своих этнических основ, хранителем которых всегда является крестьянство.

Последствия катастрофы

Главным выразителем национального сознания литвинов (беларусов) во времена Великого княжества Литовского и Речи Посполитой была шляхта. В конце XIX века к ней присоединились так называемые «разночинцы» (образованные выходцы из различных социальных групп), сформировавшие затем интеллектуальную среду, именуемую по-советски «интеллигенцией». Но в 1930-е годы эту национально-демократическую интеллигенцию объявили «враждебной» советскому обществу и почти полностью уничтожили[47].

В отличие от шляхты и интеллигенции, крестьянство всегда демонстрировало огромные проблемы в сфере национального самосознания. Например, в Западной Беларуси, когда польские власти в 1920-е и 1930-е годы проводили переписи населения, большинство крестьян в ответ на вопрос о национальности называло себя «тутэйшымі» («здешними»), и их записывали «поляками».

Так называемая «толерантность» беларусов — это на самом деле следствие разобщенности, связанной с традициями хуторской жизни. Беларусы вообще малообщительный парод, не склонны к случайным знакомствам, к объединениям в общества по интересам — и, как итог, вообще к политической активности.

По мнению большинства историков и социологов, волна массового бегства крестьян в города в 1960 - 1980 гг., полностью «размыла» урбанистическую среду, формирующую нацию. Вчерашние крестьяне принесли вместе с собой в города «менталитет холуйства по отношению к власти, привитый десятилетиями колхозного и крепостного рабства». В этом аспекте Минск 1950 года (273,4 тыс. жителей) и Минск 1980 года (1 млн. 309 тыс.) — совершенно разные города. Первый еще представлял собой сообщество горожан, а второй — это уже сообщество селян («большой колхоз» вместо города), к тому же склонных к хуторской жизни даже в городских условиях («моя квартира — мои хутор»).

Если беларусы-горожане 1950-х годов (имеется в виду образованная часть жителей) ценили свою «беларускость», то бывшие селяне не только не ощущали себя беларусами (только «здешними»), но и стремились избавиться от своих беларуских черт, так как видели в них «признаки своего деревенского происхождения, неуместные в городской жизни». В своих деревнях они говорили по-беларуски, но, переселившись в юрода, старались говорить по-русски, чтобы «не выделяться». «Эталоном для подражания» у них стали люди, приехавшие в БССР из других союзных республик — партийные работники, администраторы, инженеры, преподаватели высшей и средней школы, врачи. На таких они и равнялись. Так начался чудовищный кризис беларуской «мовы», инициаторами которого являлись сами «новые горожане».

Именно за эти 20 лет (1960 - 1980) численность семей в БССР, пользовавшихся беларуским языком в повседневной жизни, сократилось на 50 %.

Одновременно с опустением наших деревень исчезал не только живой беларуский язык, но и тысячелетний беларуский фольклор, народная музыка, песни и танцы, даже беларуские имена, которые были у нас испокон веков. Увы, нынешние «агрогородки» — это уже не села, а урбанистические образования с культурой «городского типа». Наше село выродилось...

По схемам социологии, процесс образования нации идет за счет работы двух сфер: село является хранителем этнических реалий, а город формирует политическую нацию (г. е. гражданское общество). В итоге нация — это Гражданское Общество с этническим лицом. Но Катастрофа 1960 - 80-х гг. все сломала в этом процессе: были подорваны и этнические основы, и остановлено формирование гражданского общества. Это то же самое, что выкопать из земли яблоню и закопать ее снова корнями вверх — плодоносить она не станет.

Наши главные нынешние проблемы так или иначе исходят из Катастрофы 1960 - 80-х гг. К сожалению, для наших историков такой взгляд еще непривычен, мало кто из них пытался оценить масштабы и последствия произошедшего. Как ни странно, но это тоже «белое пятно» нашей уже новейшей истории.

Хорошо ли, что за 1960 - 80-е гг. население столицы Беларуси выросло в 2,57 раза? Представьте себе, что за последние 20 лет (с 1991 года) население Минска увеличилось с 1,75 до 4,5 млн. человек. Это поистине социальный катаклизм: совершенно другой город с совсем другим населением.

Сегодня в Минске живет четверть населения страны, что нельзя считать нормальным явлением. С такими пропорциями в Варшаве должны жить 10 млн. поляков, в Киеве — 12 млн. украинцев. в Москве — 36 млн. россиян, в Пекине — 300 млн. китайцев! Даже в Японии, где при площади островов в 46 раз меньшей, чем Россия (372 тыс. кв. км. против 17.075 млн. кв. км.) разместилось почти такое же население (Япония — 135 млн., РФ — 144 млн.), — население Токио с пригородами составляет почти вдвое меньше от нашей пропорции. И это при том, что средняя плотность населения различается почти в 8 раз (в Японии — 363 человека на один квадратный километр, в Беларуси — 46 человек). Есть повод, чтобы серьезно задуматься.