Юрий Жуков - Оборотная сторона НЭПа. Экономика и политическая борьба в СССР. 1923-1925 годы

«В первой части резолюции, — с плохо скрываемым сарказмом указал он на вопиющее противоречие, допущенное авторами проекта, — тов. Троцкий объявлен повстанцем против партии, а во второй — что Троцкий остаётся между тем в ЦК, остаётся в Политбюро. Я понимаю, что здесь есть товарищи, которые, может быть, хотели бы, чтобы вторая часть соответствовала бы первой. Но я думаю, что также законно потребовать, чтобы первая часть соответствовала бы второй, потому что мы сами выдаём себя. Если мы Троцкого оставляем в Политбюро, оставляем в ЦК, то это потому, что мы все глубоко уверены в том, что Троцкий — большевик».

Не обошёл Раковский и очередной эпистолярный опыт наркомвоенмора. «Между дискуссией, — сказал он, — между резолюциями и сегодняшним пленумом мы имеем новый факт. Этим новым фактом является письмо Троцкого. Из этого письма Троцкого, которое здесь читали Сталин и Евдокимов, было пропущено, по моему мнению, самое существенное место. Я его не имею при себе, к сожалению, но вы помните, что в этом письме Троцкий говорит, что большевизм выковывал своё оружие в борьбе с народниками, с меньшевиками, в борьбе с примиренцами, к “которым я принадлежал”.

Какого же вы хотите большего признания ошибок?»

Подметил Раковский и ещё одну алогичность проекта резолюции: «Нарушил ли Троцкий с прошлого съезда своим поведением в Политбюро, своим поведением в СТО, где он работал вместе с другими товарищами, нарушил ли он вне СТО и вне Политбюро директивы съезда, директивы пленумов? Можно ли рассматривать как нарушение статьи тов. Троцкого об Америке или я не знаю о чём, в которой говорится о революции, или его речь на съезде ветеринаров? Если это является нарушением — я должен вам сказать, что я читал только часть этих статей — если это является нарушением директивов съезда, то Политбюро должно было тогда собраться, посмотреть и сказать, что это является некоторым искажением нашей партийной линии, и что-то не нужно делать».

Завершил же Раковский свою становившуюся всё более пылкой речь защитника выражением собственной позиции. «Я буду, — честно признал он, — голосовать против резолюции и не хочу — это было бы для меня величайшим оскорблением как большевика — если в этом можно увидеть хоть малейшую попытку солидаризироваться с тем, что теперь называют ревизией ленинизма. Я считаю громадным плюсом для нашей партии, что даже в самой острой полемике, которая имелась у нас и имеется в данный момент, что со стороны ни одного из наших авторитетных товарищей не было попытки, не было мысли ревизовать ленинизм»{446}.

На том прения, если их можно было так назвать, завершились, а голосование не принесло ничего неожиданного. «Против» только двое. Один — конечно же, Раковский. Второй — возможно Пятаков или А.П. Смирнов. Ведь только они из всех членов ЦК все последние годы открыто разделяли взгляды Троцкого.

Резолюция пленума впервые предавала анафеме одного из членов Политбюро:

«1. Сделать т. Троцкому самое категорическое предупреждение в том смысле, что принадлежность к большевистской партии требует действительного, а не словесного только подчинения партдисциплине и полного отказа от какой бы то ни было борьбы против идей ленинизма.

2. Ввиду того, что руководство армией немыслимо без полной поддержки этого руководства авторитетом всей партии; что без такой поддержки создаётся опасность подрыва железной дисциплины в армии; что конференция партработников — с одной стороны, и фракция РВС СССР — с другой уже высказались за снятие т. Троцкого с военной работы; ввиду того, наконец, что сам т. Троцкий в своём заявлении ЦК от 15 января 1925 г. признал, что «интересы дела требуют скорейшего освобождения» т. Троцкого «от обязанностей предреввоенсовета», — признать невозможным дальнейшую работу т. Троцкого в РВС СССР.

3. Вопрос о дальнейшей работе т. Троцкого в ЦК отложить до очередного партийного съезда с предупреждение, что в случае новой попытки со стороны т. Троцкого нарушения или неисполнения партийных решений, ЦК будет вынужден, не дожидаясь съезда, признать невозможным дальнейшее пребывание т. Троцкого в составе Политбюро и поставить вопрос перед объединённым заседанием ЦК и ЦКК об его устранении от работы в ЦК.

4. Дискуссию признать законченной».

Еще два пункта резолюции определяли необходимость агитационно-пропагандистской работы в массах по разъяснению антибольшевизма «Уроков Октября»{447}.

Так, 17 января 1925 года в жизни партии начался новый этап. Инициированный Зиновьевым и Каменевым в личных интересах. Растянувшийся помимо их воли на полтора десятилетия.

Этап, уже не предусматривавший полемики и дискуссий» вполне естественных, даже необходимых. Ведь партию создали в условиях подполья, только для завоевания и удержания власти. Теперь же приходилось вести страну по неизведанному пути, решая прежде всего задачи экономики. А для того постоянно импровизировать, искать. Как оказывалось — только в пределах некоего «ленинизма». Термина, пока ещё не получившего определения даже в самых общих чертах. Почему и позволявшего любые толкования{448}.

Глава седьмая

17 января 1925 года Зиновьев и Каменев праздновали победу. Их давний противник наконец-то был повержен, избавив их от страшного призрака бонапартистского переворота, пугавшего с прошлой дискуссии.

О происшедшем поспешили сообщить всей стране. Уже 20 января «Правда», хотя и не на первой, а на третьей полосе, уведомила читателей о состоявшемся пленуме ЦК. Уведомила весьма своеобразно, рассказав о рассмотрении лишь первого пункта повестки дня. Поместила письмо Троцкого, в котором тот только оправдывался, чем и демонстрировал собственную слабость, не предлагал, как прежде, каких-либо новых идей, шедших вразрез с курсом руководящей группы. А рядом следовало полное постановление пленума. Весьма пространное из-за преамбулы, излагавшей все прегрешения Троцкого начиная с дореволюционной поры. О принципиальных расхождениях с Лениным, отстаивании меньшевизма задолго до Октября. О неверной позиции, занятой во время переговоров в Бресте с представителями Германии и Австро-Венгрии. Об ошибках, допущенных в ходе дискуссии о профсоюзах. Словом, обо всех тех прегрешениях Троцкого, которые для партии навсегда стали обвинительным приговором троцкизму.

Сразу же последовали и кадровые перестановки — удаление с важных постов любимцев теперь уже бывшего наркомвоенмора. «В тот же день новым председателем Реввоенсовета СССР и наркомом по военным и морским делам стал М.В. Фрунзе, а его замом — И.С. Уншлихт, в недавнем прошлом — зампред ОГПУ. С.С. Каменев, прозябавший на должности инспектора армии, был назначен начальником Штаба РККА. Командующим самым крупным по численности Украинским военным округом утвердили И.Э. Якира, а Западным, наиболее важным, — М.Н. Тухачевкого, незадолго перед тем снятого с этой должности по настоянию Троцкого.

Возглавлявшего войска Западного военного округа А.Ж. Корка отправили в Закавказье командовать всего лишь Отдельной кавказской армией (ОКА). Ещё одного протеже Троцкого, Р.И. Эйдемана, командующего войсками Сибирского военного округа, понизили до должности начальника Военной академии, а на его место утвердили М.М. Лашевича, давнего сторонника Зиновьева, сохранив за ним и прежнюю должность председателя Сибирского ревкома. Н.Н. Муралова, верного сподвижника Троцкого ещё с 1918 года, сняли с командования Северо-Кавказским военным округом, направив начальником военно-морской инспекции (что он понимал во флотских делах?). Его же должность получил И.П. Уборевич, до того — командующий малозначащим Уральским военным округом. Наконец, начальником ВВС РККА вместо снятого ещё одного «троцкиста», А.П. Розенгольца, назначили Е.Н. Баранова.

И всё же победа Зиновьева оказалась пирровой. Ему пришлось не только смириться с волей остальных членов руководящей группы сохранить Троцкого, пусть и условно, в ЦК и ПБ, но ещё на пленуме отказаться от своей прежней стратегии — упование только на мировую революцию. Признать, что никакой революционной ситуации ни в Европе вообще, ни в Германии в частности пока нет и она не предвидится в ближайшее время. Следовательно, придётся «строить социализм», вернее, поднимать экономику страны, своими силами.

Выступая на пленуме чуть ли не последним — чтобы не выпячивать кардинальную смену курса партии, Зиновьев под сурдинкой объяснил причины новых задач, вставших перед СССР.

«Можно было бы, — сказал он, впервые делая упор не на революции на Западе, а на возможности нападения капиталистических стран, — сформулировать такой закон: по мере роста советского хозяйства в нашей стране, упрочения первой советской республики и усиления влияния Коминтерна, приближается момент, когда международная буржуазия получит новый импульс, новый мотив для войны. На это требуется определённый промежуток времени… А при нынешнем положении мы должны держать курс на затяжку, на большую осторожность, на то, чтобы получить более широкий (коминтерновский. — Ю.Ж.) фронт»{449}.