Петербург на границе цивилизаций - Александр Владимирович Тюрин

в примеры Европы, продолжали свое гибельное дело на всех поприщах жизни нашей и по всем ведомствам, так сказать, нашей государственности, в делах церковных, в войске, в школах (особенно низших), в судах и журналистике», – пишет К. Леонтьев.[192]

До первой волны террора оставалось всего одно поколение.

Революционные демократы и народники критиковали то состояние деревни (а критика у них завершалась терактами), которое стало результатом буржуазно-либеральных реформ 1860-х, проведенных либералами по декабристским канонам. Российская оппозиция давила на власть, стремясь реализовать западные представления о том, какой должна быть Россия согласно очередному западному «изму», а после того как реализация этого приносила негатив, следующая волна оппозиции боролась с тем, что создала предыдущая.

Русские революционеры начнут впитывать и неприязнь Маркса и Энгельса к России. А ведь ненависть к Российской империи у основоположников — это вовсе не ненависть к русскому капитализму, совсем наоборот. Маркс и Энгельс ненавидят Россию как недостаточно капиталистическую страну, тормозящую развитие капиталистических отношений в Европе, как аномалию, способную воспрепятствовать смене общественных формаций и помешать накоплению капитала. Притом добавляют к своей ненависти и немалую долю старой недоброй европейской русофобии – Карл Маркс был какое-то время сотрудником русофобского журнала «Портфолио», издававшегося Дэвидом Урквартом, теоретиком и практиком борьбы против России. Российские ученики Маркса хотят крушения Российского государства не как противники капитализма, а как европоцентристы, презирающие историческую Россию. Причем под роль жертв подверстывалась и польская шляхта, и венгерские магнаты, и бароны, мурзы, эмиры, султаны – все годились на роль угнетенных свободолюбцев. Так что русский пролетарий должен был вести классовую борьбу против государства российского вместе с американским банкиром, британским лордом, японским самураем, Габсбургами и Гогенцоллернами.

В 1917 духовные наследники декабристов, герценов, бакуниных, уничтожив в два революционных приема русское государство («самодержавие, православие и народность»), начнут использовать весь русский народ как сырье для мирового прогресса, для глобалистского проекта, хозяевами которого были западные «денежные мешки». Но уже в конце 1930-х гг. строители нового советского государства (социализма в «одной отдельно взятой стране») станут избавляться от декабристов, герценов, бакуниных, как от бешеных собак.

А в конце двадцатого столетия русско-советское государство опять попадет под удар чистых марксистов, замечательных интернационалистов, революционных демократов и истинных либералов. Новое поколение декабристов, герценов, бакуниных снова приведет на десятилетие к власти антинациональную сырьевую олигархию, только уже газо-нефтяную…

Вплоть до сего дня имя Бакунина присутствует в западных и российских книгах, специализирующихся вовсе не на теме психопатологий, а на теме российского революционного движения. В некоторых энциклопедических статьях, посвященных времени Николая I, Бакунину выделяется несуразно большой объем текста, видимо, чтобы доказать жестокость тирана.

Для справки. При «жестоком тиране» в Петропавловской крепости сидел часто один арестант, но не более 5–8. Во всей царской России, в 1844 году, согласно данным проф. Гернета, в тюрьмах содержалось 56 тыс. арестантов — при населении в 60 млн. человек. (Для сравнения, в современных США при населении в 330 млн. – около 3 млн. чел.)

Интересно, что параллельно пространству разрушителей государства, традиции и алчных «освобожденцев» разных мастей в Петербурге существовало пространство современных святых, людей, осознававших единство всех уровней мироздания. Самым известным из них является, наверное, Святой праведный Иоанн Кронштадский, уроженец Русского Севера, почти всю свою жизнь, с 1855 по 1908, прослуживший в Кронштадтском Андреевском соборе. Отец Иоанн вставал ежедневно в 3 часа ночи, около 4 отправлялся в собор к утрени. Перед началом литургии была общая исповедь, ибо тысячи людей ежедневно приезжали в Кронштадт, желая исповедаться у отца Иоанна. По свидетельству очевидцев служба отца Иоанна представляла непрерывный горячий молитвенный порыв к Богу. После службы, а литургия и причащение не оканчивались раньше полудня, отец Иоанн отправлялся в Петербург по бесчисленным вызовам к больным и страждущим. И он редко возвращался домой ранее полуночи, а многие ночи вообще оказывались бессонными. Его проповеди отличались глубиной мысли и притом понятностью даже простым необразованным людям. Он вел духовный дневник, которая в итоге составила книгу «Моя жизнь во Христе». Основная идея и духовного дневника, и проповедей отца Иоанна – необходимость истинной горячей веры в Бога и жизни по вере, в непрестанной борьбе со страстями и грехами, преданность вере и Церкви Православной как единой спасающей. Усилиями отца Иоанна, на собранные им средства в 1882 г. был открыт в Кронштадте Дом Трудолюбия, куда мог прийти любой нуждающийся. Здесь были устроены мастерские, где в течение года работало до 25 тыс. человек, школа на 300 детей, детский сад, загородный детский дом для детей, сиротский приют, бесплатное призрение бедных женщин, народная столовая с небольшой платой за еду, библиотека, бесплатная лечебница, воскресная школа и многое другое. Трудами отца Иоанна также были открыты ночлежный дом в 1888 и Странноприимный дом в 1891 г.

В отношении к общественной жизни отец Иоанн являл собой образ пророка Божия, обличающего ложь и грех. Либералы и левые страшно не любили и не любят до сих пор отца Иоанна за его непримиримое отношение к материалистическим и либеральным течения, которые подрывали русскую веру и разрушали тысячелетнюю государственность России. «Научись, Россия, веровать в правящего судьбами мира Бога-Вседержителя и учись у твоих святых предков вере, мудрости и мужеству… Господь вверил нам, русским, великий спасительный талант православной веры… Довольно пить горькую, полную яда чашу – и вам и России».[193]

Были и мыслители того времени, которых можно назвать прогрессивными традиционалистами, которые желая развития страны, однако видели его самобытным, древним, опирающимся на социальную и хозяйственную традицию, что выводило их в ряд борцов за государственные интересы. Тут надо вспомнить Д. Хомякова, С. Шарапова и других поздних славянофилов, славистов В. Ламанского и А. Гильфердинга (поднявшего из небытия историю балтийских славян), а также Михаила Каткова, кстати, еще в молодости надававшего оплеух Бакунину за распространение слухов. И «бесстрашный борец за свободу» побоялся вызвать Каткова на дуэль. В 1863–1864 гг. во время вооруженного выступления польской шляхты, устроившей резню русских людей в западных губерниях и претендовавшие на воссоздание Речи Посполитой в границах 1772 года, Катков, тогда издатель «Русского вестника» резко осудил действия петербургской либеральной бюрократии, которая явно делала ставку на соглашательство с польскими элитами. И поддержал жесткую политику виленского генерал-губернатора Михаила Муравьева, который, опираясь в борьбе с мятежом на православное духовенство и крестьянство, отлавливал польских террористов, вешал «жандармов-вешателей» (именно так назывались польские каратели из т.н. «национальной жандармерии»), лишал польскую шляхту ее имений, и передавал ее земли русским крестьянам, переводил школьное образование на русский язык. (А «революционный демократ» Герцен в это время