Андрей Буровский - Вся правда о Русских: два народа

Эта мысль способна вызвать приступ ярости у «патриотов» квасного разлива; но боюсь, до 1980-х годов туземная Россия дожила вовсе не в лучшей своей части. В селе оставались самые неконкурентоспособные, самые душевно слабые, самые консервативные, самые неспособные к переменам.

Писатели-деревенщики выразили не самые сильные, а как бы не самые слабые и не худшие стороны жизни туземной России. Но выразили — с огромной художественной силой. Люди талантливые, они практически не имели конкурентов: ведь как бы ни гнобили русских туземцев — но в СССР творчество всех русских европейцев, хоть немного несогласных с Советской властью, было под категорическим запретом.

Печатался Паустовский — но не Платонов, Чуковский — но не Булгаков, Симонов — но не Краснов, Федин и Гайдар — но не Иванов, не Гумилев и не Пильняк. На фоне Симонова и Паустовского писатели-деревенщики выглядели по крайней мере неплохо, а на фоне Гайдара и Демьяна Бедного — чуть ли не гениями. Если выключить из литературного процесса лучших из русских европейцев, то Распутин и Астафьев действительно оказываются лучшими писателями СССР. Вполне объективно!

Кроме того, они были субъективно честными. Ведь любой писатель из русских европейцев, даже самый искренний, вынужден был хоть немного, но привирать. А писатели-деревенщики ведь и правда не были противниками Советской власти. То, что они говорили, — они говорили вполне честно, не поступаясь совестью, или поступаясь самую малость.

Это делало их явлением в литературе СССР! Многие признавались мне с каким-то непонятным смущением, что им нравится проза Валентина Распутина, рассказы Белова… Мол, они все понимают, но ведь это и правда литература…

Деревенская литература состоялась как честное, искреннее слово туземной России, как огромное явление во всей русской литературе. Да, несомненно — это литература в самом высоком смысле слова. Распутин близок к гениальности как писатель. И тем страшнее выглядит то, что он отстаивает всей силой своего таланта. Трудно даже специально придумать более вредную систему ценностей и представлений, чем принесенная деревенщиками.

Деревенская литература — это последние судорожные движения туземной России. Агония вообще не эстетична, тут уж ничего не поделаешь. Тем более — агония самого худшего, что осталось в туземной России. Стоит ли удивляться зловонию?

Глава 5

КОГДА НЕ ВОЮЮТ, А ДУМАЮТ

Старательно мы наблюдаем свет,

Старательно людей мы наблюдаем

И чудеса постигнуть уповаем:

Какой же плод науки долгих лет?

Что, наконец, подсмотрят очи зорки?

Что, наконец, поймет надменный ум

На высоте всех опытов и дум?

Что? Точный смысл народной поговорки.

Русские европейцы были разные — от законченных мерзавцев до выдающихся личностей. Чем меньше они были выдающимися, тем больше заплывали от гордости — вот как они возвысились над туземцами. Ведь как тонко заметил А. П. Чехов, «умный любит учиться, а дурак — учить».

Умные же люди всегда стараются научиться чему-то. А. С. Пушкин был уж по крайней мере не глупым человеком — вот он и слушал сказки Арины Родионовны… да и ее ли одной? Есть сведения, что Пушкин в дни ярмарок любил ходить среди русских туземцев, разговаривал с ними, и его общение потом выливалось в сюжеты, стихи и рассказы. «Сказка о рыбаке и рыбке» написана под впечатлением романа с крепостной Ольгой Калининой.

К народным сюжетам обращались многие современники Пушкина, но не было поэта, у которого этих сюжетов больше, поэта более народного. Случайно ли самый выдающийся, самый заметный поэт — он же одновременно и самый народный поэт, меньше всего пренебрегавший уроками у русских туземцев?

Это вообще очень типично — самые интересные достижения литераторов появляются там, где русские европейцы больше всего учатся у туземцев.

К середине XIX века русские писатели освоили европейский жанр романа. Появились романы Тургенева и Гончарова, высоко ценимые Мериме и другими французскими литераторами. Эти романы переводили, их авторов принимали в парижских салонах… Но если бы все остановилось на Гончарове и Тургеневе, русскую литературу XIX века сейчас не называли бы ни пророческой, ни гениальной, ни провидческой… В общем, были бы ученики французов — пусть даже очень хорошие ученики.

К счастью, во второй половине XIX века жили еще Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский. Они пошли дальше учителей и принесли в жанр романа дух какого-то причудливого эксперимента — сохраняя форму, стали выражать какое-то совершенно не европейское, вполне туземное мировоззрение.

Лев Николаевич легко переходил с русского на французский и на немецкий. Многие построения даже русских фраз в «Войне и мире» таковы, что сразу видно — думал-то он на немецком языке… Но и думая на немецком, Лев Николаевич выражал мысли, очень далекие от любой европейской идеи.

Эти двое писателей в самой большей степени воспринимают идеи туземцев… Но они же — самые сильные писатели XIX века, и кстати говоря, наиболее читаемые в Европе. У польского букиниста я услышал потрясающую формулировку: «Русская триада». Это Толстой, Достоевский и Булгаков.

Булгаков — предмет отдельного разговора, но по крайней мере двое из трех как специально подтверждают тезис о пользе находиться между русскими европейцами и туземцами.

Петр I порой говаривал, что ему нужны не философы, а мастеровые и что Лейбниц уже сказал все, что нужно сказать в философии. До XIX столетия русская философия — так, задворки европейской, и не больше. Ни одного имени, которое можно поставить рядом с именами европейцев.

В середине XIX века рождается уже не заимствованная, уже «чисто русская» философская идея: философия Всеединства Владимира Соловьева. Философия, которую мгновенно замечает вся Европа!

В. Соловьев сделал принципиально то же самое, что и Толстой с Достоевским — он принес в свою, чисто европейскую область профессиональной работы какие-то туземные принципы и представления. Это направление в философии часто называют «русский космизм». В XX веке оно представлено именами таких священников, как отец Павел Флоренский и отец Сергий Булгаков.

Именно это направление в философии очень заинтересовало европейцев.

Но то же самое, как ни удивительно, ждало Россию и в науке.

В XVIII — начале XIX века русские ученые — ученики немцев. Хорошие ученики? Скорее средние… Так, ничего особенного. Русские освоили аналитическое естествознание европейцев, и тут их ждали очень неплохие результаты: открытие эффекта электрической дуги В. В. Петровым (1802), изобретение электромагнитного телеграфа П. Л. Шиллингом (1835), создание электродвигателя и гальванопластики Б. С. Якоби (1834). В 1831 году П. П. Аносов впервые применяет микроскоп для изучения структуры стали. В. Я. Струве в Пулковской обсерватории вносит огромный вклад в изучение двойных звезд. К. М. Бэр развивает теорию эволюции.

Все это очень хорошо, очень достойно, но совершенно не говорит о какой-то особой и о самостоятельной роли русской науки.

Даже взять кругосветные плавания русских исследователей, экспедицию Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный» в 1819–1824 годах. С одной стороны, совершены великие открытия!

Джеймс Кук проник на юг «так далеко, как это только под силу человеку», а россияне прошли южнее Дж. Кука, в те области, куда он считал «принципиально невозможным» попасть. Впервые в истории мореплавания русские обогнули весь материк Антарктиды, установили размеры колоссального обледенелого материка Антарктида. 17 января 1821 года они — первыми из людей! — увидели черные откосы высокого берега Антарктиды, и назвали ее «берег Александра I». По своему смыслу этот подвиг близок к покорению полюсов, к выходу человека в космос и вполне равен подвигам открывателей озер Центральной Африки или бассейна Амазонки.

На карте Антарктиды появились залив Новосильцова и мысы Демидова, Куприянова и Парадина, острова Анненского, Лескова, Высокий и Завадовского, море Беллинсгаузена. Эти географические названия сохранились до нашего времени.

В Тихом океане появились «острова Россиян» — архипелаг тропических коралловых островков. Отдельные атоллы в этом архипелаге назвали именами Кутузова (Макемо), Крузенштерна (Тихекау), Румянцева (Тикеи), Лазарева (Матаива) и Барклая-де-Толли (Рароиа).

Но и эти экспедиции — не что-то придуманное в России. Это самый поздний этап такого рода исследований, предпринятых британцем Куком и французом Лаперузом. Россияне хотят присоединиться к совершению географических открытий в Тихом и в Индийском океанах. Почему, собственно, Британия и Франция может владеть коралловыми островками, а Российская империя не может?! Почему англичане начинают колонизировать Австралию и Новую Зеландию, а не мы?!