Элисон Уэйр - Французская волчица — королева Англии. Изабелла

К 18 октября Изабелла уже стояла под Бристолем[104] с войском численностью 2 000 человек. Бристоль был в те времена «хорошим городом, большим, богатым и хорошо укрепленным, с удобным морским портом. И еще там имеется очень крепкий и мощный замок, подножие коего окружено морем».{1192} Войско королевы под командованием Мортимера немедленно приступило к осаде города и замка, которые держал Деспенсер-старший.[105]

Тем временем попытки короля в Чепстоу обеспечить военную помощь оказались безуспешными.{1193} 21 октября они с Деспенсером, «видя, в какое ужасное положение попали, и не зная, где найти облегчение», отплыли из Чепстоу «на утлом челноке».{1194} Они, вероятно, направлялись на принадлежащий Деспенсеру остров Ланди в Бристольском канале, где могли обрести надежное убежище за естественными укреплениями — «очень крутыми и острыми утесами», которые возвышались вдоль береговой линии и «делали всякое нападение невозможным»;{1195} они могли также надеяться достичь Ирландии, откуда могли обратиться к шотландцам, заплатив им за подкрепление, чего Изабелла очень боялась.{1196} Но сложилось иначе: шторм четыре дня трепал их в Бристольском канале[106] и в конце концов загнал в Кардифф 25 октября.{1197}

По дороге в Бристоль Изабелла получила встревожившие ее сообщения о ситуации в Лондоне. Зная, что принц Джон там, и опасаясь за его безопасность, она сперва написала горожанам, прося, чтобы сына прислали к ней, но те решительно отказались, так как хотели видеть его в Лондоне в качестве своего номинального вождя.{1198} Тогда Изабелла написала архиепископу Рейнольдсу, прося его поехать в столицу и присмотреть за принцем. Но, как доложил Рейнольде Истри 21 октября, он был слишком устрашен, чтобы возвращаться в Лондон.{1199} Потому королеве пришлось пока положиться на жителей Лондона, надеясь, что обеспечат ее младшему сыну безопасность, так как у нее было слишком много неотложных дел, и она никак не могла сама отправиться в Лондон — да и не была уверена, что это безопасно. Горожане, всегда неустойчивые, пребывали в раздражении, и когда королева попыталась заступиться за одного немецкого купца, который попал к ним в руки, ей прямо заявили, что ни один враг Лондона не может быть ей другом и что ей не следует вмешиваться в дела Сити.{1200}

25 октября Изабелла приказала Роджеру Мартивалю, епископу Солсбери, передать ей ряд ценностей, которые Деспенсер ранее оставил ему на хранение.{1201} Она была решительно настроена не дать Деспенсеру попользоваться незаконно приобретенными благами.

26 октября Эдуард еще оставался в Кардиффе. В этот день Бристоль сдался Изабелле. По словам Фруассара, «когда население города увидело, как возросло могущество королевы и почти вся Англия стала на ее сторону, они поняли ясно, какая опасность им угрожает, и решили сдаться, дабы спасти город, свои жизни и достояние». На самом деле общественное мнение в Бристоле столь основательно склонилось на сторону Изабеллы, что Деспенсер, «сраженный отчаянием», был вынужден сдаться — не только не сопротивляясь, но даже не попытавшись выторговать благоприятные условия для себя.{1202} Затем горожане радостно «открыли ворота, королева, сэр Джон и все бароны, рыцари и сквайры вступили в город и поселились на квартирах.[107] Те, кому не хватило места, стали лагерем под стенами. Сэра Хьюго-старшего схватили и привели к королеве, чтобы она поступила с ним, как ей заблагорассудится»{1203} Изабелла, по замечанию Бейкера, который презрительно называет ее «эта карга» или «эта ведьма», «теперь достигла большой власти».

В Бристоле королеву ждали «две ее маленькие дочки» — восьмилетняя Элинор и пятилетняя Джоан, жившие там под опекой Деспенсера-старшего. Когда принцесс привели к матери, «королева была вне себя от счастья, ведь она не видела их уже так давно».{1204}

Теперь Изабелла узнала об отъезде короля из Чепстоу, что и ей, и ее советникам показалось равносильным оставлению им королевства на произвол судьбы. Это был идеальный повод для создания альтернативного правительства, и во второй половине того же дня, 26 октября, королева председательствовала на совете, в котором участвовали Мортимер, Кент, Норфолк, Ланкастер, Уэйк, Бомонт, лорд Уильям Зуш, Роберт Монтальт, Роберт Уэйтвил, архиепископ Бикнор, Стратфорд, Хотэм, Бергерш и Орлитон. Было объявлено, что совет действует с согласия сообщества страны, и он провозгласил принца Эдуарда хранителем («custos») державы в отсутствие короля на том основании, что Эдуард бросил свой народ.{1205}

Один из служащих Изабеллы, Роберт Уайвил, был назначен хранителем личной печати принца, что позволило королеве контролировать действия сына. Совет также признал право Лестера на наследование после брата, и с этого дня он начал подписываться и называться графом Ланкастером.{1206} Примечательно, что Мортимер держался на этом совете незаметно — такую тактику он избрал на будущее. Он явно предпочитал пользоваться своей огромной властью за кулисами, действуя через Изабеллу. В последующие месяцы и годы Мортимер избегал официальных ролей, и это позволяло ему легко откреститься от непопулярных решений и избежать прямого вызова. Но при всем том власть его была весьма реальной.

Епископ Стратфорд нашел королеву в Бристоле{1207}, а 26 октября и архиепископ Рейнольде окончательно перешел на ее сторону и направил ей письмо, прося о защите.{1208}

Суд над Деспенсером-старшим состоялся в Бристоле 27 октября. «Королева пожелала, чтобы он предстал перед ее сыном и собравшимися там баронами», среди которых выделялись Мортимер, Ланкастер, Уэйк, Кент и Норфолк, и сказала ему, что «она сама и ее сын проследят за тем, чтобы закон и справедливость определяли вину каждого, в соответствии с поступками».

«Государыня, — сказал Деспенсер, явно ожидая худшего, — молю Господа, чтобы дал мне хороших судей, а им — здравое суждение. И если в этом мире мне этого не дождаться, да обре ту я это в мире ином».{1209}

Процедура суда в точности отражала процесс против Томаса Ланкастера в 1322 году. Статьи обвинения, выдвинутые против Деспенсера, зачитывал лорд Уэйк, который предлагал другим лордам «под присягой сказать, какую кару следует присудить тем, кто виновен в данном преступлении». Судьи посовещались «и объявили свое окончательное мнение: подсудимый заслуживает смерти за многие ужасные преступления, которые ему вменяются и считаются ясно доказанными».{1210} Мьюримут утверждает, что Деспенсера осудили «гласом народа» — точнее, на основании старинного представления об «очевидной дурной славе», которое не требовало предоставления доказательств.

Приговор был произнесен сэром Уильямом Трасселом, который приехал с Изабеллой из Франции. «Сэр Хьюго, — сказал он, — этот суд отказывает вам в праве на ответ, поскольку вы сами ввели закон, согласно коему человека можно осудить, не дав ему оправдаться, и этот закон будет теперь применен к вам и вашим приспешникам». Деспенсеру не дали говорить, вероятно, по настоянию Ланкастера — ведь в 1322 году, согласно этому неписаному закону, его брата осудили, не позволив сказать и слова. Трассел продолжал:

«Вы — отъявленный предатель, ибо были ранее изгнаны как таковой, с согласия короля и всех баронов, и никогда не получали прощения. Силой, идя против законов страны, присвоив себе королевские полномочия, вы убедили короля лишить наследства и погубить многих подданных, и прежде всего Томаса Ланкастера, коего вы безвинно предали казни. Вы также — вор, и жестоко ограбили эту землю, и потому весь народ взывает об отмщении вам. Посему суд постановляет четвертовать вас за измену, повесить за воровство, обезглавить за преступления против Церкви, и голова ваша будет отправлена в Винчестер, графом которого вы стали вопреки закону и разуму. А поскольку ваши деяния нанесли бесчестие званию рыцарскому, суд постановляет, что повешены вы будете в одежде с собственным гербом, после чего герб ваш будет уничтожен навеки».{1211}

Это было унизительное и постыдное наказание, и Изабелла постаралась, как могла, пощадить старика;{1212} но Ланкастер и его фракция нажали на нее, напомнив, что она намеревалась уничтожить фаворитов, и в тот же день Деспенсер был повешен на городской виселице Бристоля. Потом его обезглавленное тело выставили, подобно телу какого-нибудь вора, привязанное за руки к развилке виселицы, перед толпой, вопившей: «Предатель!» Спустя четыре дня тело сняли, разрубили на куски и скормили собакам.{1213}