Цивилизации Америки, Великие географические открытия и колониальное хозяйство, генезис капитализма и становление классической политэкономии, великие буржуазные революции и развитие капитализма - Коллектив авторов -- История

выделили три главных класса с точки зрения их отношения к средствам производства: землевладельцев, капиталистов и наемных рабочих. Они избавились от принципиального разграничения промышленности и сельского хозяйства, на что еще не может решиться Тюрго.

Другим его замечательным достижением был анализ капитала, значительно более глубокий и плодотворный, чем у Кенэ. Последний толковал капитал в основном лишь как сумму авансов в различной натуральной форме (сырье, оплата труда и т. п.), поэтому капитал у него недостаточно связан с проблемой распределения продукта между классами общества. В системе Кенэ не было места прибыли; капиталист у него, так сказать, «сидел на зарплате», и Кенэ не исследовал, какими законами определяется эта «зарплата».

Здесь Тюрго делает большой шаг вперед. Он уже не может обойтись без прибыли и даже, руководимый верным чутьем, начинает ее рассмотрение с промышленного капиталиста: здесь происхождение прибыли, действительно, видно яснее, так как глаза не закрывает физиократический предрассудок о том, что «весь избыток происходит из земли».

Тюрго-физиократ, далее, забавным образом извиняется за то, что он «несколько нарушил естественный порядок» и лишь во вторую очередь обращается к земледелию. Но он напрасно извиняется. Напротив, он рассуждает очень верно: фермер-капиталист, использующий наемный труд, должен иметь по меньшей мере такую же прибыль на свой капитал, как и фабрикант, плюс некоторый избыток, который он должен отдать землевладельцу в качестве ренты.

Пожалуй, самая удивительная теорема – 62-я. Вложенный в производство капитал обладает способностью самовозрастания. Чем определяется степень, пропорция этого самовозрастания?

Тюрго пытается объяснить, из чего состоит стоимость продукта, создаваемого капиталом (в действительности трудом, который эксплуатируется данным капиталом). Прежде всего в стоимости продукта возмещается затрата капитала, в том числе заработная плата рабочих[40]. Остальная часть (в сущности, прибавочная стоимость) распадается на три части.

Первая – прибыль, равная доходу, который капиталист может получить «без всякого труда» как собственник денежного капитала. Это часть прибыли, соответствующая ссудному проценту. Вторая часть прибыли оплачивает «труд, риск и искусство» капиталиста, который решается вложить свои деньги в фабрику или ферму. Это предпринимательский доход. Таким образом Тюрго наметил распадение промышленной прибыли, ее деление между ссудным и функционирующим капиталом. Третья часть – земельная рента. Она существует только для капиталов, занятых в земледелии. Безусловно, этот анализ был новым словом в экономической науке.

Но тут же Тюрго сворачивает на иной путь. Он отходит от правильной точки зрения, что прибыль – основная, обобщающая форма прибавочной стоимости, из которой вытекают и процент, и рента. Сначала он сводит прибыль к проценту: это тот минимум, на который имеет право всякий капиталист. А если он вместо того, чтобы спокойно сидеть за своей конторкой, лезет в дым и гарь фабрики или жарится на солнце, следя за батраками, то ему полагается некоторая надбавка – особого рода зарплата. Далее, процент, в свою очередь, сводится к земельной ренте: ведь самое простое, что можно сделать с капиталом, – это купить участок земли и без хлопот сдавать его в аренду. Теперь основной формой прибавочной стоимости оказывается земельная рента, а остальные – производные от нее. Опять все общество «сидит на зарплате», которую производит только земля. Тюрго возвращается в лоно физиократии.

Как известно, даже ошибки больших мыслителей плодотворны и важны. Это можно сказать и о Тюрго. Рассматривая различные формы приложения капитала, он ставит важнейшие вопросы о конкуренции капиталов, о естественном уравнивании нормы прибыли благодаря возможностям их перелива из одной сферы приложения в другую. Следующий важный шаг в решении этих проблем, в сущности, сделал уже Рикардо. Эти поиски французской и английской классической экономии постепенно подводят к решению, которое дал Маркс в III томе «Капитала» теориями прибыли и цены производства, ссудного капитала и процента, земельной ренты.

10.9.2. Министр

Короли Бурбоны оставляли потомству афоризмы. Генрих IV, согласно легенде, сказал, что Париж стоит мессы. Людовик XIV выразил суть абсолютной монархии в знаменитой формуле: «Государство – это я». Людовик XV произнес не менее знаменитую фразу: «После нас – хоть потоп». Людовик XVI не оставил афоризма, может быть, потому, что ему скоро отрубили голову, а может быть, потому, что был просто слишком незначителен. Как говорил Мирабо (сын маркиза-физиократа), в королевской семье Людовика XVI единственным мужчиной была королева Мария Антуанетта.

Людовик XV умер от оспы в мае 1774 г. Последние годы его жизни были отмечены жестокой реакцией и кризисом финансов. Смерть деспота обычно приносит какие-то либеральные веяния, даже если на пороге власти стоит новый деспот. Так было после смерти Людовика XIV, а в России – после смерти Павла I и Николая I. Смерть старого короля вызвала во всей Франции вздох облегчения. Философы надеялись, что 20-летний король, человек мягкий и податливый, откроет наконец «эру разума», осуществит их идеи. Новую пищу этим надеждам дало высокое назначение Тюрго, который стал сначала морским министром, а через несколько недель занял пост генерального контролера финансов и взял на себя руководство фактически всеми внутренними делами страны.

Много раз писали, что Тюрго попал в министры случайно: его друг аббат Бери шепнул графине Морена, последняя нажала на своего супруга, фаворита нового короля, и т. д. Это верно лишь отчасти. Действительно, назначение Тюрго было результатом интриг. Старая придворная лиса Морена рассчитывал использовать в своих интересах его популярность и хорошо известную честность. До идей и проектов Тюрго ему было мало дела.

Но это не вся история. Как никогда ранее, в стране ощущалась необходимость каких-то перемен. Это понимала даже феодально-аристократическая верхушка. Нужен был свежий человек, не связанный с придворной камарильей, не запятнанный казнокрадством. Такой человек нашелся – это был Тюрго. Беря на себя расчистку авгиевых конюшен финансов и хозяйства страны, Тюрго отнюдь не тешил себя иллюзией, что это легкая задача. Он с полным сознанием взял на плечи ношу и понес ее, не сгибаясь под ней. Это был путь смелых буржуазных реформ, которые в глазах Тюрго были необходимы с точки зрения общечеловеческого разума и прогресса.

В Версале он пришелся в буквальном смысле не ко двору. Обладая многими талантами, он не имел того дара, о котором говорил Талейран: использовать язык не для того, чтобы изъяснять свои мысли, а чтобы скрывать их.

Личность Тюрго замечательна тем, что он сочетал в себе талант глубокого ученого-новатора с блестящими способностями практика, государственного деятеля. Это нечасто встречается в истории экономической науки.

Маркс писал: «Тюрго был великим человеком, ибо он соответствовал своему времени…»[41]. И в другой работе: «Он был одним из интеллектуальных героев, свергнувших старый режим…»[42].

Что же сделал Тюрго, будучи