Вадим Кожинов - История Руси и русского Слова

Как уже отмечалось, в одной из самых архаических, то есть также несущей в себе «признаки глубокой древности», былин, «Вольх Всеславьевич», речь идет о взятии вражеской «белокаменной крепости», – что не может быть отнесено к борьбе ни с печенегами, ни с половцами, ни с монголами, которые не строили крепостей. Нельзя не сказать и о том, что мы располагаем очень давней полноценной записью этой былины: она вошла в составленный четверть тысячелетия назад рукописный сборник Кирши Данилова. В былине нет никаких упоминаний о «татарах» (имя которых, о чем уже говорилось, во многих былинах заменило имя более ранних врагов); Киеву угрожает нападением и разорением «Индейский царь», а «могуч богатырь Вольх Всеславьевич», узнав о смертельной опасности, сам идет (подобно князю Святославу) в поход «со всею дружиною хороброю» в «царство Индейское» и уничтожает врага.

Очень близка к тексту сборника Кирши Данилова сделанная через полтора столетия, в самом конце XIX века, запись выдающегося собирателя А. В. Маркова (см. его «Беломорские былины», № 51); речь также идет о войне с «Индейским царством», только герой имеет здесь отчество «Святославьевич». Однако в других поздних записях этой былины вместо «Индейского царства» говорится о «Золотой Орде» или «Турецземле», что невозможно понять иначе, как замену первоначального врага на более позднего – замену, продиктованную, быть может, и простым непониманием сказителей: о каком таком столь опасном для Руси «Индейском царстве» говорится в дошедшей до них былине?

Правда, в некоторых русских былинах иного содержания – не собственно героических, богатырских, а, как определил их, например, В. Я. Пропп, «новеллистических» – прежде всего былине «Дюк Степанович» – также фигурирует некая «Индия», хотя и отнюдь не выступающая в качестве враждебной Руси земли. Поскольку реальные связи Руси с Индией возникли сравнительно поздно, – едва ли ранее знаменитого путешествия Афанасия Никитина (при Иване III) – появление «Индии» в былинах нередко пытались объяснить воздействием византийского «Сказания о Индийском царстве», созданного в XII веке и, возможно, уже в XIII веке переведенного на Руси. Однако в исследовании В. Б. Вилинбахова и Н. Б. Энговатова «Где была Индия русских былин?» убедительнейшим образом доказано, что Индия былины «Дюк Степанович» – это древняя западнославянская (впоследствии онемеченная) «Индия-Виндия» на побережье Балтийского моря между реками Одер (Одра) и Эльба (Лаба) – с которой у Киевской Руси были длительные торговые и иные взаимоотношения (см: Славянский фольклор и историческая действительность. М., 1965, с. 99-108). Эта славянская «Индия» вовсе не была враждебным для Руси царством, и указанное исследование, естественно, не касается былины «Вольх Всеславьевич».

Если же говорить об «Индейском царстве» в былине «Вольх Всеславьевич (или Святославьевич)», есть существенные основания полагать, что первоначально речь шла об Иудейском царстве, но значительно позднее, когда существовавший в IX-Х веках иудейский Хазарский каганат выветрился из исторической памяти, а реальная азиатская страна Индия, напротив, обрела известность на Руси, «Иудейское» было заменено по созвучию «Индейским». В других записях былины о Волхе «Иудейское царство», как уже говорилось, заменилось «Золотой Ордой» и «Турец-землей», – возможно и потому, что некое опаснейшее для Руси «Иудейское царство» представлялось поздним сказителям чем-то совершенно неправдоподобным.

Эта постановка вопроса, конечно, нуждается в доказательствах, к которым я и обращусь. Начнем с того чрезвычайно существенного факта, что до нас дошли записи древнерусского творения, которое являет собой в сущности разновидность былины, и в ряде его вариантов речь идет о смертельной борьбе именно с Иудейским царством, – «Егорий Храбрый». Это произведение обычно относят не к былинам, а к жанру «духовных стихов», но как обоснованно писал виднейший исследователь обоих жанров, Б. М. Соколов, некоторые "духовные стихи эпического склада (в их число входят «Егорий Храбрый», «Федор Тырянин» и др. – В. К.)… не отделяются от былин и идут (у народных сказителей. – В. К.) под общим названием старин". Сам образ Егория имеет «довольно много общих черт с образом былинного богатыря» (Соколов Б. М., Русские фольклор. Вып. 1., М" 1929, с. 72, 75); Егорий не только совершает духовные подвиги, но и «палицей железной» поражает «иудейского царя».

В подоснове древнерусского духовного стиха-былины о Егории Храбром лежит, в конечном счете, предание о жившем в древнехристианские времена, в конце III – начале IV вв. римском полководце Георгии, который стал христианином и даже проповедником новой Веры, за что после жестоких мучений был по повелению гонителя Христианства императора Диоклетиана (284-305 гг.) обезглавлен; позднее его причислили к лику святых великомучеников. Следует отметить также, что в Византии был распространен и другой вариант предания, в котором со св. Георгием расправлялся не римский император Диоклетиан, а «персидский царь Дадиан» (вспомним, что языческий Иран в течение долгого времени противостоял христианской Византии). В конечном счете образ св. Георгия стал достоянием Руси (как и многих других принявших Христианство стран).

Выше говорилось, что первыми христианскими святыми, обретшими высшее почитание на Руси, были Николай Чудотворец (есть основания полагать, что уже в конце IX века в Киеве был создан храм св. Николая) и Илья (в 940-х годах в Киеве имелась соборная церковь св. Ильи). Одноименные герои (о чем также шла речь) «вошли» в русский былинный мир. Возможно, несколько позднее, но все же достаточно рано обрел у нас самое высокое почитание и св. Георгий (церковь его имени существовала уже в первой половине XI века). Едва ли случайно Владимир Святославич окрестил своего родившегося, по-видимому, в 989 году (то есть сразу после официального принятия Христианства) сына именем Георгий (правда, он был известен по своему языческому имени – Ярослав Мудрый).

Кстати сказать, Б. М. Соколов полагал, что русский духовный стих-былина «Егорий Храбрый» и воспел именно Георгия-Ярослава, но с этой версией едва ли можно согласиться, ибо в «Егории Храбром» повествуется о тяжкой борьбе за утверждение Христианства; между тем Ярославова эпоха – время очевидного расцвета Христианства на Руси, а не смертельной борьбы за него. И скорей уж сын Владимира Крестителя получил свое имя не без воздействия существовавшего ко времени его рождения духовного стиха-былины, а не наоборот.

Впрочем, наиболее важно другое. «Егорий Храбрый», как уже говорилось, в конечном счете восходит к ставшему известным на Руси древнейшему сказанию о св. Георгии, но все же перед нами совершенно иное, вполне самостоятельное произведение; так, его герой отнюдь не погибает на плахе, а, напротив, торжествует, убивая (в некоторых записях – обезглавливая) враждебного Христианству царя. Кроме того речь идет не о римском и не о персидском царях.

Мы располагаем множеством сделанных в разное время и подчас существенно отличающихся друг от друга записей «Егория Храброго», но в самой ранней из них, сделанной самим Владимиром Далем, сказано:

Выходит из той земли, из жидовския,Жидовския, босурманския,358Царища Мартемьянища…Святому Егорию глаголует:"Ой ты гой еси, Егорий Харабрый свет!Ты не веруй самому Христу,Самому Христу, Царю Небесному…"После долгих мучений и испытанийСвятой Егорий Харабрый свет…Берет он свою палицу железную,Поразил он тута царища Мартемьянища.Потопила Егория кровь жидовская.Кровь жидовская, босурманская:По колена во крови стоит —Святой Егорий глаголует:"Ох ты гой еси, матушка сыра земля!Приими в себя кровь жидовскую,Кровь жидовскую, босурманскую".Расступилася матушка сыра земляНа две стороны, на четыре четверти.Пожрала в себя кровь жидовскую,Кровь жидовскую, босурманскую.

(см. Народные русские легенды А. Н. Афанасьева. – Новосибирск, 1990, с. 65, 69).

Следует напомнить, что слова «жид» и «жидовский» приобрели «бранный» смысл лишь в новейшее время; в древней Руси они являлись, в сущности, равноправными вариантами, синонимами слов «иудей» ("июдей) и «иудейский»: так, в древней «Повести временных лет» словосочетания «царь жидовескъ» и «царь июдейскъ» предстают как взаимозаменяемые.

Целесообразно в связи с этим сопоставить «былинный» духовный стих «Егорий Храбрый» с однотипным и даже явно родственным ему – «Федор Тырянин». Он восходит к образу современника св. Егория, который также был римским воином в той же Малой Азии, и, ратуя за Христианство, сжег храм высокочтимой в Римской империи языческой богини Кибелы, за что сам был в 306 году сожжен. В русском сказании – по-видимому, не без воздействия «Егория Храброго», – с древним преданием о св. Федоре произошла та же самая «метаморфоза»: герой борется не с языческим Римом, а с пришедшим "с восточной стороны «иудейским царем» и не гибнет, а побеждает.