Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

И этот арест не был случайным. Департамент полиции целена­правленно и настойчиво удалял с воли большевиков-«бакинцев». Наиболее непримиримых, последовательных и несгибаемых бор­цов против режима самодержавия. Всех их ожидали долгие годы тюрем и ссылок.

То была обдуманная репрессивная политика. Арестованного в апреле Серго Орджоникидзе после семи месяцев пребывания в пе­тербургской тюрьме перевели в Шлиссельбургскую каторжную тюрьму. Пробыв там до октября 1915 года, он был выслан в Яку­тию, где оставался до Февральской революции. Еще осенью 1911 года был арестован Шаумян, а в мае 1912 г. полиция произвела арест члена ЦК — «бакинца» Сурена Спандаряна. В 1912 году аре­стована долго работавшая на Кавказе кандидат в члены ЦК Стасо­ва. После ареста она была отправлена в Сибирь. В августе 1912 года в московской Бутырской тюрьме умер еще один «бакинец» — В.Ф. Ефимов (Саратовец).

Тщательно изучавшие партийные материалы аналитики Де­партамента полиции отдавали себе ясный отчет, какую опасность представляют активно работающие руководители организации, на­ходившиеся в гуще пролетарской среды и знающие нужды рабочих.

Власти больше устраивала партия, во главе которой были ин­теллигенты. Занятые в России и за ее пределами лишь бесконечны­ми и бесплодными фракционными спорами, они не представляли реальной угрозы для самодержавия. Департамент полиции задался конкретной целью: уничтожить внутри РСДРП то направление, которое составляли и возглавили «бакинцы», непосредственно свя­занные с массами рабочих.

Та же судьба ждала и Иосифа Джугашвили. После ареста его доставили в дом предварительного заключения. Там он был допро­шен и сразу же передан в охранное отделение. В сообщении Де­партаменту полиции указывалось: «Иосиф Виссарионов Джуга­швили 22-го сего апреля арестован на улице. При аресте он заявил, что определенного места жительства в гор. С.-Петербурге он не имеет. При личном обыске у Джугашвили ничего преступного не обнаружено».

В тот же день Департамент полиции сообщил о его аресте в Ба­ку. И сделал запрос в С.-Петербургское охранное отделение: «Вследствие записки от 22 апреля 1912 г. за № 5941 Департамент полиции просит Ваше Высокоблагородие сообщить сведения о дальнейшем направлении дела члена Центрального комитета Рос­сийской социал-демократической партии Иосифа Джугашвили».

Этим запросом, подчеркнув, что И. Джугашвили является чле­ном ЦК РСДРП, Департамент уведомлял Петербургское охранное отделение, что берет переписку (расследование) по выяснению его политической благонадежности под свой непосредственный кон­троль. Это возымело действие, и на этот раз его судьба была опреде­лена в рекордно короткие сроки.

Возбужденная 26 апреля переписка была завершена уже 4 мая. Утвержденные документы «за начальника» Петербургского ох­ранного отделения подписал подполковник Еленский, а на следую­щий день они легли на стол столичного градоначальника. В тот же день материалы были направлены в МВД, а оттуда в Департамент полиции.

Так же спешно бумаги были представлены Особому совеща­нию. Рассмотрев материалы дела, Особое совещание постановило: выслать Иосифа Джугашвили в Нарымский край сроком на три года. Таким образом, к маю 1912 года все «бакинские» члены и кандидаты в члены ЦК оказались в неволе.

ГЛАВА 7. ВО ГЛАВЕ РУССКОГО БЮРО ЦК

...в бой роковой мы вступили с врага­ми, нас еще судьбы безвестные ждут.

Арестом Иосифа Джугашвили завершилась ликвидация Рус­ского бюро ЦК РСДРП. На свободе оставались только Белостоцкий, Шварцман и провокатор охранки Малиновский. Правда, сек­ретарь бюро Е.Д. Стасова пока еще находилась в Тифлисе, но дни ее пребывания на воле тоже были сочтены. 10 июля 1912 года она вы­ехала в Петербург, где 16-го была арестована; вскоре за решеткой оказался и Д. Шварцман.

Ситуация усугубилась тем, что в день отъезда Стасовой из Тиф­лиса там был произведен обыск на квартире Якова Мгеброва, а на следующий день — у Марии Вохминой. Теперь в руки охранки по­пал не только архив Тифлисской организации, но и материалы Рус­ского бюро ЦК РСДРП. Деятельность ЦК была парализована.

В. Швейцер рассказывала, что в захваченных полицией доку­ментах часто мелькали имена: Сосо, Коба, Иванович, Васильев. Воз­никла предпосылка, что Иосифа Джугашвили тоже привлекут к тифлисскому делу. В распоряжении полиции оказались две листов­ки, написанные им от руки, «обвинительный акт, написанный на 60 страницах, и свыше 1000 страниц самого судебного дела состоя­ли из материалов по работе товарища Сталина в Русской группе ЦК и в подпольных организациях Питера, Москвы и Кавказа за пе­риод с конца 1910, 1911, и1912 гг.».

Однако обстоятельства сложились иначе. Автором этих руко­писей следователи посчитали Сурена Спандаряна. Конечно, Спандарян мог легко опровергнуть это утверждение. Но он не стал это­го делать. В руках жандармов находилось уже достаточно улик для его наказания, а «потерявши голову, по волосам не плачут».

Впрочем, и Джугашвили уже в четвертый раз ждала своя дорога в ссылку. В конце первого месяца лета томский губернатор получил материалы и фотокарточку ссыльного, высланные ему 24 июня пе­тербургским градоначальником И 27-го числа чиновники губерн­ского правления завели специальное дело «О высылке в Нарымский край под гласный надзор полиции Иосифа Джугашвили». Ри­туал имитации «правосудия» был исчерпан. Все положенные формальности были соблюдены.

Его отправили по этапу 2 июля 1912 года, 12-го числа он при­был в Томск, а еще через пять дней был направлен к месту отбыва­ния ссылки — в Нарымский край. «Во исполнение предписания, — писал губернатору томский уездный исправник, — от 19 минувше­го июля за № 2091 представляю Вашему Превосходительству спи­сок и подписку на вновь прибывшего под гласный надзор полиции в Нарымский край Иосифа Виссарионова Джугашвили и доношу, что он 18 текущего июля отправлен в Нарымский край на парохо­де «Колпашевец»».

Однако доставленному на следующий день в Колпашево ссыль­ному пришлось ждать следующего рейсового судна; правда, теперь он не мог пожаловаться на одиночество. В сибирском селе у Иоси­фа Джугашвили отыскались знакомые. «В 1912 г., — писал эсер С. Верещак, — я встретился с ним в Нарымском крае, в селе Колпашеве. Там он провел несколько дней до переезда в Нарым. Коба по­обедал со мной и Семеном Суриным, с которым я жил в Колпашеве вместе. Сурин оказался приятелем Кобы. Они вместе раньше бывали в вологодской ссылке и вместе работали в Петрограде».

Пробыв в селе почти неделю, он снова оказался на борту паро­хода, идущего в Нарым из Томска. В первый раз его этапировали в ссылку летом. Пароход шел по могучей реке, несущей темные воды среди глухой тайги, подступавшей стеной зеленеющих деревьев к самому краю обрывистых берегов. Противоположный берег, с желтеющими песчаными отмелями, разбросанными полосами за­рослей камыша и осоки и тянущейся дальше болотистой местно­стью, просматривался до горизонта, поражая широтой распахнув­шегося простора.

И все-таки это была таежная глушь. 25 июля, просигналив ре­вом гудка о своем прибытии, пароход причалил к стенке нарымского дебаркадера. Хотя Нарым и считался городом, но, располо­женный на берегу Оби, он ничем не отличался от обычного села. Окруженный лесами и болотами, заброшенный среди безбрежной тайги, далеко отстоявший от ближайшей железной дороги, он был не только изолирован от внешнего мира, «а три месяца в год — вес­ной и летом, — совсем оторван от жизни».

В этом заштатном поселении, насчитывающем около 150 до­мов и чуть больше тысячи жителей, Иосиф Джугашвили поселился в маленьком бревенчатом домишке, расположенном на краю пе­реулка рядом с озером. Семья крестьянина Якова Алексеева, со­стоявшая из девяти душ, жила в проходном помещении избы, а квартировавшие у хозяина, обычно два-три человека, политиче­ские ссыльные занимали вторую комнату.

Здесь, в краю таежных лесов и зверья, болот и комаров, изоли­рованный не только от общественной жизни, но и от всякой полез­ной деятельности, Иосиф должен был провести три нескончаемо долгих года. Наблюдать за прибывшим ссыльным было поручено старшему полицейскому надзирателю Титкову.

Может быть, Джугашвили стоило смириться с безотрадной перспективой предстоявшей жизни? Передохнуть на пути борь­бы, перемежавшемся тюрьмами и ссылками? Не пора ли было ос­тановиться?

Такие вопросы правомерны. По свидетельству С. Верещака, хо­тя в Нарымском крае существовали два бюро по содействию побе­гам, одно из которых было эсеровским, а другое — социал-демо­кратическое, они бездействовали. Но у Иосифа Джугашвили были иные намерения. Его нарымская ссылка оказалась самой корот­кой.

Он пробыл здесь 38 дней и бежал на пароходе, который по суб­ботам уходил из Нарыма в Томск. «Дело было под осень... — расска­зывал хозяин дома Я. Алексеев, — товарищ Сталин попросил нас с братом отвезти его на пристань. В сумерках мы втроем пошли к лодке. Когда пришли на берег, товарищ Сталин спросил: «Доедем на ней?»