Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

На следующем этапе, в 1928–1929 гг., государство взялось за «кулаков», крупных фермеров, и стало экспроприировать у них имущество, а самих их отправлять в ссылку. Разрушение самого эффективного сектора сельского хозяйства привело к тому, что в стране начались перебои с продовольствием.

Тогда Сталин решил, что нужно вообще покончить с частным крестьянским хозяйством, поскольку оно малопроизводительно и трудно контролируется. Третий этап (1929–1930) ознаменовался массовым сгоном крестьян в колхозы. Газеты триумфально писали об успехах коллективизации. Но крестьяне стали забивать свой скот, чтобы не сдавать его в коммуну, и саботировать посевную кампанию.

Вождь изменил галс: в мае 1930 года он выступил с обращением к местной администрации, осудив насильственную запись граждан в колхозы. Крестьяне немедленно вернулись к работе, и весенний сев был спасен.

После этого наступил четвертый и последний этап. В 1931 году провели «сплошную коллективизацию», по твердо установленному плану. За год две трети крестьян были попросту записаны в колхозы. Это привело к тотальному развалу сельскохозяйственного производства. Осенью 1932 года собрали очень низкий урожай. Главный удар пришелся по самым хлеборобным регионам, где у крестьян реквизировали всё зерно. Разразился страшный голод — особенно на Украине, где безжалостное выколачивание запланированных заготовок совпало с политической кампанией борьбы с «украинским национализмом».

Масштабы гуманитарной катастрофы, вызванной насильственной деаграризацией, были гигантскими. С учетом «отложенных смертей» вследствие истощения и болезней, в общей сложности умерло около 8,5 миллионов человек.

Зато коллективизация победила. Это означало, что львиной долей сельскохозяйственной продукции теперь владеет и распоряжается государство и что рынок труда наводнился очень дешевой рабочей силой. На заводы и стройки из деревни хлынул такой поток людей, готовых работать за мизерную плату, что, как уже говорилось, государству даже пришлось затормозить миграцию, дабы колхозы не остались без работников. За семь лет (1929–1936) «армия рабочих» увеличилась на 111,3 %. Было 11,6 миллиона человек — стало 24,7 миллиона.

Индустриализация

При отсутствии капиталистической конкуренции и при тотально централизованном управлении промышленностью (в конце двадцатых НЭП был свернут и даже мелкое предпринимательство прекратилось) государство делало ставку на плановость. Согласно марксистско-ленинскому учению такой тип менеджмента был прогрессивнее и эффективнее капиталистического. Исходя из этого постулата первый пятилетний план был составлен с абсолютно фантастическими параметрами (например, с 1928 до 1933 года собирались увеличить выплавку чугуна в три раза, а производство электроэнергии в три с половиной). Несмотря на то, что советской экономике очень помогла Великая Депрессия, позволившая закупать оборудование за рубежом по кризисно низким ценам, уже через два года стало ясно, что заданные цифры невозможны. Во-первых, не хватало финансирования, а занимать деньги было негде. Во-вторых, катастрофически не хватало рабочих, особенно в дальних, необжитых районах, где находились главные стройки.

Деаграризация помогла разрешить обе трудности. Почти вся сельхозпродукция стала государственной и увеличила приток валюты, а разоренные крестьяне обеспечили нужную рабочую силу.

Вторая пятилетка (1933–1937) по своим задачам была намного реалистичней и почти все их выполнила. Появилось 4500 новых крупных предприятий, массовое внедрение машин увеличило производительность почти вдвое (что и неудивительно, учитывая прежний низкий уровень технической оснащенности). В целом промышленность выросла на 120 % и по своему общему объему вывела советскую экономику в 1937 году на второе место в мире после США — впечатляющий результат.

Третья пятилетка (1938–1942), незавершенная, проходила в ожидании большой войны, и главные капиталовложения предназначались военно-промышленному комплексу.

Массовый террор

Сталинские репрессии не были вызваны паранойей полоумного диктатора, как это было при Иване Грозном, который то зверствовал, то каялся. Не носили они и эмоционально-воспаленного характера, как «красный террор» после покушения на Ленина. Это была целая система, выстроенная хладнокровно и расчетливо — как всё, что делал Сталин. И запущена она была для достижения конкретных, сугубо практических целей, которые со временем менялись или корректировались.

В тридцатые годы государственный террор должен был выполнить три задачи.

Во-первых, требовалось заменить и дисциплинировать элиты.

Еще с ленинских времен существовало нечто вроде табу на физическое истребление соратников-большевиков. Их можно было обличать, шельмовать, лишать постов, исключать из партии, но не убивать. Однако Сталину этого было недостаточно. В верхнем эшелоне власти, конечно, все знали, что план первой пятилетки провален, что коллективизация привела к продовольственному кризису и голоду, что правитель совершил несколько тяжелых ошибок. А впереди предстояло еще много испытаний и потрясений. Ленинскую доктрину о монолитности партии следовало довести до уровня абсолютной, нерассуждающей покорности, которую мог обеспечить только террор. Использовав как повод случайный инцидент — убийство ленинградского партийного секретаря Кирова в конце 1934 года, Сталин начал с капитальной чистки в партии. В 19351936 годах почти триста тысяч человек лишились партбилетов.

Новое повышение градуса репрессий произошло летом 1936 года. До сих пор преобладали тюремные приговоры, теперь волной пошли расстрельные. Терроризирование партийно-советской элиты дошло до высшей точки. Началась эпоха так называемых «больших московских процессов»: на глазах у всей страны судили и клеймили бывших ленинских соратников. (В частности, были расстреляны все бывшие коллеги Сталина по политбюро — за исключением высланного из страны Троцкого; его в 1940 году убил агент НКВД в далекой Мексике). Затем в 1937–1938 гг. последовала расправа над верхушкой Красной Армии — почти весь высший комсостав был репрессирован. Три маршала (из пяти) были казнены. Из 134 трех- и четырехзвездочных генералов уцелели только одиннадцать.

Дважды проводилась и жестокая, сверху донизу «зачистка» самих репрессивных органов:

Сталин запугивал палачей, чтобы те больше усердствовали.

Второй «рациональной» причиной государственного террора было стремление максимально контролировать жизнь всего общества. В бедной стране делать это можно было только через страх.

Сталинский террор сущностно отличался от современного ему гитлеровского террора. Тот тоже был чрезвычайно жесток, однако направлен главным образом против врагов Рейха и людей, которых Рейх считал для себя опасными или нежелательными. Если так можно выразиться, это был «террор по правилам» — в том смысле, что правила всем подданным были понятны. Цель сталинского террора была принципиально иной, в определенном смысле даже противоположной. Террор был нужен прежде всего для внушения страха всем советским гражданам без исключения, а самая сильная разновидность страха — иррациональная. Одна за другой следовали карательные акции — как безадресные, хаотические, так и направленные против отдельных групп населения, профессий, этносов или иных сообществ.

О количестве жертв сталинских репрессий историки спорят до сих пор. Если привести официальные данные, собранные к антисталинскому ХХ съезду партии в 1956 году, с 1935 по 1940 год было арестовано 1 980 635 человек и 681 692 из них расстреляны. Вероятно, реальные цифры были намного выше.

Третья причина массовых арестов (а не казней) была и вовсе деловой. Деаграризации, которая резко увеличила число рабочих рук и сильно их удешевила, оказалось недостаточно для выполнения поставленных перед промышленностью задач. На самых тяжелых стройках и производствах — особенно находившихся в отдаленных, не приспособленных для жизни районах — требовался принудительный, то есть рабский труд: вовсе бесплатный и не считающийся с большими человеческими потерями. Нужно было поставить на поток пополнение рядов подневольной армии труда. Эту работу выполняла арестная машина НКВД.