Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века) - Арон Яковлевич Гуревич

выставив ее на осмеяние (ЕВ, 274). Разрисовывая и украшая себя, как идолы, старухи кажутся бесноватыми, наподобие актеров, которые раскрашивают себе лица и надевают маски. Человек славен, когда он носит образ и подобие своего Творца. Парики и косметика причиняют несправедливость Богу, ибо те, кто ими пользуются, как бы говорят ему: «Ты плохо меня создал, а я себя сделаю хорошо: ты меня сотворил бледной, а я — розовая; ты сделал меня темной, а я стала белой; ты меня выставляешь старой, а я превращусь в юную». Какой-то гистрион, увидев в доме магната размалеванную старуху, набрал в рот воды и внезапно облил ей лицо, и, когда вода стекла, оно сделалось у нее как у прокаженной (ЕВ, 279. Ср. Hervieux, 287, 390). Ссылаясь на басню Эзопа о вороне, выщипавшей свои перья и украсившейся чужими, Жак Витрийский говорит о женщинах, которые хвастаются своей красотой, но если у них отнять то, что им дали другие, — шерсть у них от овец, ткани от земли, цвета от трав — то они будут выглядеть похуже ободранной вороны (Crane, N 249).

Завелись новые моды, мечут громы проповедники, в угоду которым размеры одежды гордецов превосходят размеры их тел. Знатные госпожи являются в церковь в платьях с хвостами, грабя нищих Христа, собирая блох, гоняя пыль, осыпающую алтари, и мешают людям молиться. Они не замечают того, что на своих шлейфах возят дьявола. И опять-таки они оскорбляют Господа, сотворившего одних хвостатыми, а других бесхвостыми. Из ткани, пошедшей на такие хвосты, можно было бы одеть множество бедных (Crane, N 243; ЕВ, 282). Здесь Этьен де Бурбон набрасывает своего рода историческую схему развития одежды. Люди были сперва нагими, затем оделись в необработанные шкуры, впоследствии — в кору деревьев, в ткани, еще позднее — в помет червей, то есть в шелка, потом стали всячески раскрашивать ткани, вышивать их и прикреплять к ним драгоценные камни. Ныне же со дня на день возникают все новые искусства и растут тщеславие и тяга к неслыханному (ЕВ, 283). Что такое женские украшения? Жены уверяют, будто украшаются ради своих мужей, а на самом деле стараются ради привлечения любовников (ЕВ, 284, ТЕ, 122). С явным сочувствием Этьен де Бурбон рассказывает, как в одной деревне священник учил молодежь, что, когда в приходе появится разукрашенная женщина, пусть кричат ей вослед: «Изыди, рыжая с ядовитой шкурой!» — и бросают в нее отбросы (ЕВ, 286).

Другой порок женщин — болтливость и склонность браниться. Когда молодая жена попросила совета у старухи, как ей жить в мире с мужем, который с нею почему-то плохо обращается, старуха посоветовала ей встать утром пораньше, пойти на огород и, прочитав трижды Pater noster, троекратно вопросить траву, как ей быть, и выслушать ее ответ. Молодая женщина так и поступила, а старуха, спрятавшись в траве, низким голосом отвечала на ее вопрос: «Молчи, и будет мир; возвратившись, не разговаривай» (ЕВ, 237). Ибо болтливость женщин, следует мораль, — величайшее бремя. Некто плыл на корабле по морю вместе с болтливой женой, и, когда во время бури моряки сказали, что наибольшие тяжести надобно сбросить в воду, он предложил свою жену, ибо на всем судне не найдется ничего более тяжелого, нежели ее язык. Вот причина того, заключает проповедник, почему мужья ненавидят своих жен и плохо с ними обращаются (ЕВ, 236).

Женское любопытство и болтливость всячески осмеиваются. Жена вечно выспрашивала у мужа, о чем говорят в городском совете, членом которого он был. Устав от ее приставаний, он как-то сказал ей, будто решено позволить каждому мужчине иметь по нескольку жен, но совет не желает, чтобы о его решении сразу же стало известно. Услышав это, женщина тотчас побежала в совет протестовать против подобной несправедливости. По ее словам, нужно было принять противоположное решение — чтобы одна жена могла иметь нескольких мужей, а мужчина удовлетворить нескольких жен не в состоянии. Члены совета одобрили поступок мужа (Crane, N 235).

Любопытство не доводит легкомысленных женщин до добра. Когда один человек отправлялся в паломничество, жена настаивала на том, чтобы он приказал ей сделать в его отсутствие что-либо в память о нем. Он же хотел лишь, чтобы она берегла дом и семью. Но жена так приставала к нему, что он в шутку сказал ей: «Приказываю тебе не входить в эту печь, пока я не вернусь». После его ухода жена не вытерпела, влезла в печь, стала вынимать из нее камни, искать в щелях, и в конце концов печь на нее обрушилась (Crane, N 236).

Греховная манера божиться и клясться присуща не одним только мужчинам, но и женщинам. Когда священник велел женщине, которая ему исповедалась, впредь воздерживаться от всяческих клятв, она отвечала: «Богом клянусь, впредь не буду». — «Пусть твоя речь будет: „да, да“, „нет, нет“, прочее же — от лукавого». А она: «Господин, верно ты говоришь, и я клянусь вам святою Девой, что буду делать так, как вы мне велели, и никогда не поклянусь!» (Crane, N 220).

Рассказы о сварливых женах явно принадлежат фольклору, притом вневременному и интернациональному. Жак Витрийский охотно использует подобные анекдоты. Он слыхал о какой-то карге, которая постоянно ругала своего мужа. Особенно донимала она его тем, что звала его «вшивым». Муж уговаривал ее воздерживаться от таких выражений, но она упорствовала, и, не выдержав, он бросил ее в воду. Утопающая захлебнулась и не могла открыть рта, но и из-под воды показывала руками, как если б давила вшей. В другом анекдоте изображен спор между мужем и женой: он считал, что луг, по которому они шли, покосили, а она настаивала, что его сжали серпами. Ссора кончилась тем, что муж отрезал ей язык, но она знаками показывала, что траву срезали серпом (Crane, N 221, 222).

Некий юноша просил отца дать ему двух жен. Тот дал ему одну, пообещав по истечении года дать и другую. Однако несчастный так измучился с первой, что вторую взять отказался. В том городе нужно было казнить злодея, и предлагались разные способы мучительной казни: одни советовали привязать его к хвостам лошадей, другие сжечь, третьи — живьем содрать с него кожу, но муж дурной жены предложил: дайте ему мою жену, худшей казни не придумаешь (Greven, N 70. Ср. N 62, 67, 71; Frenken, N 67). Еще одна сварливая женщина во всем противоречила мужу и неизменно поступала наоборот. В разгар ссоры она упала в реку и утонула. Прикинувшись опечаленным, муж вошел в лодку и