Империи в мировой истории. Власть и политика различий - Джейн Бербанк

городском дизайне, искусстве и литературе. Институты Римской империи - гражданство, юридические права, участие в политической жизни - оказались привлекательными для элиты всей огромной империи. Представление о единой, высшей имперской цивилизации, открытой в принципе для тех, кто способен усвоить ее пути, было неотъемлемой частью римского образа правления. Инкорпорация через сходство оставляла в стороне варваров, рабов и прочих.

Первоначальная практика Рима по принятию чужих богов в имперский пантеон была впоследствии скомпрометирована распространением монотеистического христианства, особенно когда оно стало государственной религией в IV веке н. э. Эта более ограничительная и гомогенизирующая римская модель просуществовала еще долго после падения империи. Рим, представляемый как христианская цивилизация, чей свет мог сиять по всему миру, стал точкой отсчета для последующих империй - Византийской, Каролингской, Испанской, Португальской и других. Исламские империи, пытавшиеся занять место Рима, также боролись за создание единой религиозной общины, основанной на поклонении единому богу.

Имперские стратегии монголов представляют собой сильный контраст с этой гомогенизирующей стратегией. С ранних времен степные империи внутренней Азии строились не вокруг постоянного капитала или центральной культурной или религиозной концепции, а на основе высшей личности, Великого хана. Лидеры далеко идущих монгольских империй XIII века учились своему государственному искусству как у евразийских, так и у китайских источников. Монгольские империи приютили буддизм, конфуцианство, христианство, даосизм и ислам; монгольские правители нанимали мусульманских администраторов по всей Евразии и поощряли искусства и науки, созданные арабской, персидской и китайской цивилизациями. Империя в монгольском стиле, где к разнообразию относились как к нормальному и полезному явлению, формировала репертуары власти по всей Евразии и на ее окраинах.

Все империи в той или иной степени опирались как на инкорпорацию, так и на дифференциацию. Империи могли смешивать, сочетать и трансформировать свои способы правления. Централизация и однородность по римскому образцу - миссии по цивилизации и эксплуатации отсталых народов - были заманчивы для некоторых российских и османских модернизаторов в XIX веке, когда западноевропейские империи, казалось, опережали восточные. Но преобразования - желанные или бессознательно принятые - скорее всего, были частичными и могли идти в обоих направлениях. В России реформаторы обнаружили, что попытки навязать единообразие наталкиваются на корыстные и конкурирующие интересы местных посредников, заинтересованных в имперском строительстве. А британские чиновники XIX века, которые вряд ли могли признаться в использовании монгольских методов, иногда действовали как империя другого типа: концентрировали огневую мощь, терроризировали население, а затем уходили, оставляя на месте тонкую администрацию, которая шла на компромисс с местными лидерами, извлекала доходы и осторожно и скупо распространяла британское образование и культуру.

Имперские посредники

Правители империй рассылали своих агентов - губернаторов, генералов, сборщиков налогов, чтобы те управляли присоединенными территориями. Могли ли они послать достаточное количество таких людей - при достаточно низких затратах - чтобы управлять каждой деревней или районом в широко разбросанном королевстве? Редко. Чаще всего имперским правителям требовались навыки, знания и авторитет людей из завоеванного общества - элит , которые могли выиграть от сотрудничества, или людей, которые ранее были маргиналами и могли увидеть преимущества в служении победившей державе. Другим видом посредника был человек с родины. То, что римляне называли "колониями", а англичане в XVII веке - "плантациями", уводило людей из ядра империи на новые земли. Переселенные группы, зависимые от связей с родиной, должны были действовать в имперских интересах.

Кооптация коренной элиты и отправка поселенцев были стратегиями, которые опирались на собственные социальные связи посредников для обеспечения их сотрудничества. Другая тактика была прямо противоположной: назначение рабов или других людей, оторванных от родной общины и зависящих в своем благосостоянии и выживании исключительно от своих имперских хозяев, на руководящие должности. Эта стратегия эффективно использовалась османами, чьи высшие администраторы и командиры были изъяты из семей еще мальчиками и воспитывались в доме султана. В этом случае зависимость и различие переплетались: обычно в султанских чиновников превращали христианских мальчиков.

Имперские агенты, откуда бы они ни были родом, нуждались в стимулах, а также в дисциплине. Империи непреднамеренно создавали подрывные возможности для посредников, которые могли обойти имперские цели, создавая альтернативные сети или альянсы, присоединяясь к другим империям или восставая, как это делали некоторые европейские поселенцы в Америке в XVIII и XIX веках. Поскольку империи сохраняли различия, они расширяли центробежные возможности: недовольные посредники могли найти институциональную или культурную поддержку для своих действий. Успешные империи, как правило, не порождали ни постоянной лояльности, ни постоянного сопротивления: они порождали условное приспособление.

Делая акцент на посредниках, мы подчеркиваем тот вид политических отношений, который сегодня часто преуменьшается или игнорируется - вертикальные связи между правителями, их агентами и подданными. Мы склонны думать о нациях в горизонтальных терминах - все граждане равнозначны. Или мы описываем общества как стратифицированные - дворяне, элита, простолюдины, массы, подчиненные, рабочие, крестьяне, колонизаторы, колонизированные. Изучение империй выходит за рамки категорий равных индивидов или слоистых групп и привлекает внимание к людям, которые толкают и натягивают отношения с теми, кто выше и ниже их, изменяя, но лишь иногда нарушая границы авторитета и власти.

Имперские пересечения: Подражание, конфликт, трансформация

Империи не действовали в одиночку. Отношения между империями были критически важны для их политики и возможностей их подданных. Временами элиты Рима и Китая считали, что у них нет соперников; у них были трудности на границах, но они были спровоцированы, по их мнению, нецивилизованными инфери орсами, а не равноценными державами. Но некоторые из этих чужаков - например, готы на западе Евразии и кочевники сионгну на востоке - укрепляли свой собственный потенциал, совершая набеги, торгуясь или служа своим могущественным оседлым соседям. Имперские границы на суше или на море открывали возможности для соперников. Пересечения между кочевыми и оседлыми народами были формирующими для империй, поскольку каждый из них использовал технологические и административные навыки другого. Удаленность от имперского центра могла позволить зарождающимся империям взлететь. В Аравии, через которую проходили торговые пути, но которая находилась вдали от имперского контроля, мусульманские лидеры в седьмом веке получили возможность консолидировать своих последователей и расшириться, в основном за счет территории, которая когда-то была римской.

Пересечение империй провоцировало конкуренцию, подражание и инновации, а также войну и мир. Раздробленность империй имела долгосрочные последствия для будущего. На протяжении столетий после того, как Рим сдал свои позиции, амбициозные правители стремились создать империю римского масштаба; среди претендентов были Карл Великий, Карл V, Сулейман Великолепный, Наполеон и Гитлер. В Европе ни один потенциальный император никогда не побеждал в конкурсе на замещение Рима. Самым мощным сдерживающим фактором для создания новой однополярной державы были