Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин

бурного одушевления» и «исполинскою энергиею благородного негодования и глубокой грусти», преподнесена Н. Эйдельманом как произведение позирующего недоросля. В то время, как декабристы лелеяли эфемерные надежды на социальные и политические реформы, «Лермонтов им (пишет Н. Эйдельман) – можно вообразить с какой саркастической улыбкой, с какими скептическими, „печоринскими“ жестами:

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно.

Меж тем под бременем познанья и сомненья

В бездействии состарится оно».

Поистине, испорченное воображение сыграло плохую шутку над Н. Я. Эйдельманом в его «художественных» опытах.

Э. Герштейн

Февраль 1984

Москва[497].

Реабилитация

Двадцать пятого января 1984 года «Литературная газета» напечатала статью академика Д. С. Лихачева, который через два года войдет в число тех, кого на Руси будут величать совестью нации. Это был «монолог о времени и о себе», в котором ученый в том числе отмечает тенденции нового времени:

Возрос интерес к отечественной истории вообще, к художественным произведениям, воскрешающим различные ее этапы. И у нас есть в этой области несомненные удачи. <…> Например, такие работы Н. Эйдельмана, написанные в другом жанре, как книги о декабристах М. Лунине и С. Муравьеве-Апостоле[498].

Мы не знаем, сократила ли Светлана Селиванова и Ко при редактировании академика название книги Эйдельмана о Пущине, чтобы одновременно ее и не ругать и не хвалить, однако сам пассаж об Эйдельмане-писателе она выкинуть не осмелилась. Учитывая, что травля была тогда на пике, став одной из наиболее обсуждаемых в кругах интеллигенции событий, Лихачев выступил на стороне Эйдельмана. Причем Зильберштейн это, конечно же, моментально понял: экземпляр статьи с его отметками, где похвалы Лихачева Эйдельману подчеркнуты красным, сохранился в его папке с материалами о критике Эйдельмана[499].

В марте 1984 года в журнале «Вопросы истории» вышла большая теоретическая статья «Реалистические традиции русской и советской исторической беллетристики» (номер подписан в печать 29 февраля)[500]. Автор ее – В. А. Дьяков (1919–1995), крупный полонист, доктор исторических наук, который давно занимался проблематикой исторической беллетристики; он был также и членом редколлегии журнала[501]. Пытаясь «кратко охарактеризовать лучшие традиции отечественной литературы в области художественного воссоздания прошлого», он отмечает, что «наметилось оживление работы над теоретическим и практическим определением оптимальных границ между действительностью и художественностью в исторической беллетристике», после чего ссылается на И. Зильберштейна, который взывает к мудрому завету Л. Толстого о точности в художестве. Также Дьяков считает, что критик Мальгин «убедительно показал, что нарушение разумного равновесия между фактом и вымыслом в пользу последнего ставит под угрозу само существование жанра исторической беллетристики»[502], а завершает свою статью следующим пассажем:

Решение назревших вопросов едва ли возможно без тесного сотрудничества писателей с историками. Результаты такого сотрудничества, несомненно, будут полезны как для дальнейшего повышения уровня нашей исторической беллетристики, так и для усиления воздействия художественной литературы на формирование исторического сознания советских людей, которое должно быть адекватно действительным событиям прошлого, а не находиться под влиянием, хотя бы и частичным, произведений, основанных на непроверенных фактах или сенсационных домыслах[503].

Звучит грозно, вполне в духе проводимой кампании по борьбе с отступлениями от исторической правды. Однако здесь, в отличие от статьи в целом, автор не приводит отрицательных примеров, да и вообще не дает уточнений относительно цитаты из Толстого – Зильберштейна, к чему она конкретно относится. Нарочито выглядит и то, что в статье ни разу не было названо имя Эйдельмана, не были упомянуты его работы, хотя в «Вопросах истории» печатался и он сам и рецензировались его книги. Подобное умолчание было хорошим знаком для писателя.

Восемнадцатого марта газета «Известия» поместила рецензию известного литературного критика А. М. Туркова (1924–2016), который, кстати говоря, выступал в прениях при обсуждении писателями решений июньского пленума ЦК КПСС 1983 года[504], на книгу «Последний летописец». Читателю было доложено, что эта книга —

одна из тех работ, где «История государства Российского» и ее создатель рассматриваются с должной объективностью, завещанной еще Пушкиным, который не только посвятил «драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина» своего «Бориса Годунова», но и «заступился» за первого нашего историка перед «молодыми якобинцами» – декабристами, горячими критиками знаменитого труда[505].

Такая трактовка диссонировала с уже известным нам суровым приказом Госкомиздата, который, казалось, вообще должен был ввергнуть книгу как минимум в молчание. А 18 апреля в ЦДЛ Н. Я. Эйдельман собрал «мальчишник» в честь своего 54-летия, то есть не терял оптимизма и имел средства угостить друзей.

Впрочем, 18 мая 1984 года газета «Литературная Россия» напечатала письмо своего читателя, «преподавателя техникума из Ряжска»:

Хочу поделиться своими мыслями об изданной в прошлом году книге Н. Я. Эйдельмана «Последний летописец», посвященной Карамзину. Книга интересная, глубокая, содержательная. Главной опорой для автора являются пушкинские мысли о Карамзине, на них он основывается, от них отталкивается, ими обобщает. Книга пронизана Пушкиным. Само название ее – «Последний летописец» – тоже пушкинское! И это верно, ибо Пушкин не только гениальный поэт наш, но и гениальный историк.

Но вот в кратком списке использованных материалов, публикуемом на стр. 161–163, а следовательно и в самом тексте всей книги, не нашел я ссылок на К. Маркса. А ведь его слова о Карамзине знать необходимо!..

А далее автор письма предлагает «недостающие» цитаты из статьи Г. М. Фридлендера, фигура которого как исследователя Достоевского нами уже упоминалась, «Карл Маркс и общественное развитие России» (журнал «Коммунист», 1983, № 10), и завершает наставлением:

Думается, что добавление это важно и необходимо в качестве опоры ученого в вопросе о Карамзине на марксистскую методологию. И, кроме того, это доказывало бы близость пушкинских суждений и высказываний Маркса[506].

Автор письма – уроженец села Добрые Пчелы, выпускник филологического факультета Рязанского пединститута, преподаватель Ряжского дорожного техникума и большой почитатель пушкинского творчества Анатолий Георгиевич Чижов (1940–2015). Примечательно, что когда обязательность ссылок на «классиков» стала анахронизмом, у Чижова наступило «прозрение»: он окончил курс Рязанского православного духовного училища и занялся версификацией на религиозные темы, начал выпускать поэтические сборники, взял литературный псевдоним Чижов-Добропчельский[507], затем стал почетным краеведом Ряжского района, а на закате дней – и активистом местного отделения партии «Единая Россия»… Вполне предсказуемая эволюция.

Нужно сказать, что подобное письмо, несмотря на его ортодоксальность, было не слишком типичным даже