Элисон Уэйр - Французская волчица — королева Англии. Изабелла

«Дражайший брат, мы обдумали ваше письмо, в коем вы утверждаете, что с должным старанием поговорили с вашей сестрою о тех вещах, которые мы упомянули, и что она сказала вам, будто бы желает быть с нами и в нашем обществе, как подобает благонравной жене, и что дружба между нею и нашим дорогим и верным племянником, Хьюго Деспенсером, не была притворством с ее стороны, поскольку она видела, что в прошлом он был полезен для нее, обеспечивая ей поддержку и ограждая от дурного обращения. Конечно, дражайший брат, если бы она любила нас, то действительно желала бы пребывать в нашем обществе, по ее словам. Той, которая должна была стать посредницей между вами и нами ради полного и длительного мира, не следовало бы становиться причиной новой распри, как делает она; она была послана, чтобы укрепить мир и любовь между вами и нами, чего мы от чистого сердца желали добиться, когда посылали ее к вам. Но в душе своей она намеревалась использовать этот предлог, дабы отдалиться от нас. Мы уже показали, при всем уважении к вам, что в словах ее, обращенных к вам, не было правды, ибо никогда не причиняли ей зла или обиды ни я и никто другой (при всем том, сколько всего сделала она против нас). Не было также у нее в прошлом причины прибегать к хитростям для защиты либо для спасения от чего-то худшего — ибо никогда, ни по малейшему поводу он не причинял ей вреда. И что же заставляло ее с тех пор, как она уехала от нас и прибыла к вам, направлять Хьюго письма, выражающие столь великую и особую дружбу, как угодно было ей, время от времени?

Но воистину, дражайший брат, вам должно быть очевидно, как и мне, и всем мужчинам, что она не любит нас так, как должна была бы любить своего господина, и причина, по которой она оболгала нашего племянника и удалилась от нас, проистекает, как я думаю, из непристойных желаний, поскольку ныне она столь открыто, нагло и сознательно идет против велений долга, общаясь с Мортимером. Если бы вы желали ей добра, дражайший брат, то наказали бы за подобное нарушение приличий и заставили бы вести себя как подобает, ради чести семейств, к коим она принадлежит.

Кроме того, наш сын по воле своей матери также стал общаться с упомянутым нашим врагом и изменником, которого она назначила советником при нем, и он отговаривает его возвратиться вопреки нашей воле. Мы призываем вас вернуть нам сына, ведь он, будучи весьма юн годами, не может еще сам распоряжаться своей жизнью, и посему должен находиться под нашим отеческим надзором, в том числе и относительно вверенного ему герцогства. Посему, дражайший брат, нам хотелось бы, чтобы вы соизволили, ради Господа нашего, благоразумия, добросердечия и природных братских чувств, сделать это, не обращая внимания на нечестивые удовольствия женщины.

Дано в Личфилде, в день 18-й месяца марта».{1034}

Принц Эдуард наверняка встревожился, когда прочел письмо отца, которое должно было окончательно развеять его сомнения — если они еще оставались — относительно природы отношений его матери с Мортимером. Он ответил, уверяя, что не забывал никогда поучений, данных ему королем в Дувре, и ничем не нарушил его указаний в том, чего был способен сам избегнуть.{1035} Но было, конечно же, много такого, чего он избежать не мог — например, общения и советов Мортимера, пересудов об этом человеке и его матери, а также того факта, что оба они используют его как залог в сделке и заставляют ставить свою подпись на документах, касающихся Гаскони, не спрашивая согласия отца. Однако отец, видимо, рассчитывал, что мальчик преодолеет эти препятствия, ослушается матери и, взяв инициативу в свои руки, сам вернется в Англию.

Упорно надеясь завоевать поддержку французской знати, Эдуард написал Филиппу, графу Валуа, наследнику недавно умершего Карла Валуа, утверждая, что жалобы Изабеллы на Деспенсера — лишь хитрая уловка:

«Когда король послал за нею, она поначалу высказала надуманные упреки, которых от нее никто не слыхал прежде и не мог ожидать, кроме нее самой; исследовав дело, никто не должен был верить таким злостным выдумкам, грешащим против правды. Но король ясно осознает, как могут осознать и король Франции, и любой человек, что она не любит короля, как ей следовало бы любить своего господина, и дела, которые она приписывает упомянутому племяннику короля [Деспенсеру], и на основе которых не желает возвращаться к королю, надуманы и не определены, но король считает, что причина заключается в ее злой воле, так как она столь открыто, нагло и сознательно идет против велений долга и прав короны, которые она обязана почитать, призвав к себе и удерживая в своем обществе, а также пользуясь советами изменника и смертельного врага короля, Мортимера, равно как и других его сообщников по заговору, и показывается рядом с ним как дома, так и на людях, при том, что ранее король Франции изгнал оного злоумышленника из своих пределов как врага на короля в силу союза между ним и предками короля».{1036}

Эдуард здесь, очевидно, намекает, что неплохо бы Карлу изгнать Мортимера снова!

В марте, 24 числа, король конфисковал земли Ричмонда, а также лорда Джона Кромвеля, который, как ему докладывали, предложил свой меч Мортимеру. Выполнить приказ Эдуарда о возвращении отказался и еще один вельможа — лорд Томас Уэйк, шурин Кента и бывший опекун Изабеллы.{1037}

В апреле Эдуард был вынужден признаться королю Арагона, что не может пока продолжить переговоры о браке своего сына.{1038} Затем 15 апреля он написал папе, оправдывая свое собственное поведение относительно Изабеллы и нунциев и прося поддержки; он уверял, что сделал-де все возможное, чтобы возвратить королеву домой, и не намеревался причинить ей никакого зла.

«Касательно же нашего сына, воистину, он ничем не оскорбил нас, да и нежный возраст не позволяет ни ему самому совершить какой-либо худой поступок, ни кому другому заставить его. Посему было бы бесчеловечно и противоестественно проявлять гнев и жестокость к нему».{1039}

Возможно, к письму прилагалась взятка, поскольку 1 мая Иоанн XXII ответил Эдуарду, благодаря его за дар — 5000 флоринов. Более полутора месяцев спустя, 21 июня, папа поблагодарит Стэплдона за другое денежное подношение — возможно, еще одну взятку.{1040} Но Иоанн XXII оказался неподкупным. Он снова направил письмо Деспенсеру, напоминая, что его обязанность — способствовать примирению между королем и королевой.{1041} — Это указание Деспенсер проигнорировал. Между тем 18 апреля Эдуард публично осудил тех, кто распространяет зловредные слухи и тем самым препятствует успеху миссии нунциев.{1042} Он. велел архиепископу Кентерберийскому молиться за благополучное возвращение королевы, а духовенству произносить проповеди, подчеркивающие, что король не изгнал свою жену и сына и не угрожает нунциям.{1043} Епископу Стэплдону 2 мая было приказано заняться укреплением обороны королевства против ожидающегося вторжения.

На Троицын день, 11 мая, Жанна д'Эвре была коронована как королева Франции в Сен-Шапель, в Париже. Изабелла и ее сын присутствовали на церемонии в качестве почетных гостей, а Мортимер был удостоен чести нести парадную одежду принца.{1044}

Готовясь к встрече посланцев папы, 19 мая Эдуард приказал начать обширные приготовления;{1045} вскоре после этого нунции прибыли в Дувр и отправились верхом в замок Солтвуд, в Кенте, на встречу с королем и Деспенсером. Никому другому не было дозволено присутствовать, архиепископу со всем его причтом даже воспретили въезд на территорию Кента и всякие контакты с нунциями.{1046} В этой обстановке параноидальной секретности нунции изложили Эдуарду предложения королевы относительно примирения и попросили его простить Ричмонда и Кромвеля, позволив им вернуться.

В тот период Эдуард поддерживал частую переписку с папой — в частности, в мае он направил в Авиньон гонца по имени Уильям Вестон, вероятно, в связи с процессом примирения. Выслушав Вестона, папа поспешил известить Изабеллу, что тот не сказал на ее счет ничего, умаляющего ее честь{1047} — по-видимому, она опасалась, что такое возможно.

В июне король приказал провести расследование о тайных собраниях в Восточной Англии. Возможно, эти собрания каким-то образом были связаны с планами вторжения, так как Мортимер намеревался высадиться именно в Восточной Англии.

После вмешательства епископа Оранжского 6 июня Эдуард согласился даровать прощение Кромвелю при условии, что тот вернется в течение двух недель.{1048} Однако к Ричмонду он отнесся иначе: тот неоднократно отказывался повиноваться приказам Эдуарда, и, как сообщил Эдуард папе 18 июня, продолжал, оставаясь во Франции, строить козни с другими его врагами.{1049}