Валентин Костылев - Питирим (Человек и боги - 1)

Варсонофий вынул из кармана письмо и опять до самого пола поклонился царю:

- Тут оно, ваше пресветлое величество...

- А ответы ваши при тебе ли?

- И ответы тут же, - в дрожащей руке показал Варсонофий Петру другую бумагу.

- Согласны ли ответы с мыслию керженских жителей? - пытал глазами Петр.

- Согласны, ваше величество... Прежние наши ответы неправые есть и прочая, что в них написано, также. И приняли мы не зря у епископа Питирима книгу и его ответы на наши вопросы. Сполна мы признали неправоту свою. А ту книгу мы нынче читали и рассматриваем и дивуемся ее мудрости. Против доношения своего в правде мы не стоим и те неправые ответы наши не похваляем и в народе не размножаем.

Петр сел за стол, пригласил сесть и епископа. В тишине слышно было тяжелое, затрудненное простудою дыхание Петра. Неторопливо достал он из стола бумагу и попросил Питирима вслух ее прочитать. Сам положил ногу на ногу и закурил трубку.

Оказалось: доношение приехавшего в Питербурх диакона Александра. На лице Питирима мелькнуло удивление. Но тотчас же спокойно, не меняясь в лице, как будто не про него и шла речь, он продолжал свое чтение и только при словах: "с яростью велел нас заклепать в кандалы и держал за крепким караулом и угрожал ранами..." - сощурив глаза, он улыбнулся.

Петр, пуская дым, прищуренными глазами покосился в его сторону.

Чтение кончилось. Царь поманил старца. Тот на носках приблизился к нему, глядя на него жалко, трусливо.

- Что скажешь, старче? - насмешливо спросил Петр. - Достоин ли епископ возводимой на него хулы? И доброй ли волею ему вручены вами ответы или под понуждением?

Варсонофий приложил руку к сердцу.

- Благочестивый государь, ей-ей, диакон Александр, утаяся от всех товарищей своего скита, явился пред светлые очи вашего величества, опять хотя простой народ возмущать в противность вашему царскому величеству...

Питирим дополнил:

- ...и в непокорство святей церкви, поправ вселенских и поместных святых соборов клятвы, коими пред народом клялся.

Варсонофий, заминаясь и давясь от волнения, продолжал:

- Диакон Александр ложные и неправые ответы хотел вменить за правые, а посему считаю я таковое, как клятвопреступление и суда божия и царева попрание...

Во все время речи Варсонофия Петр не сводил с него глаз.

- Сколько тебе лет? - вдруг спросил он.

- Шестьдесят...

- Как давно в расколе?

- Сызмалу...

- Новую веру признал?

- Хочу признать...

- Диакону кто?

- Помощник.

- Отец Питирим, обратив его в православие, сажай в епархию. А ты, смотри, служи верой и честью. Помогай его преосвященству... Прилепись к церкви.

Варсонофий упал царю в ноги, прослезился.

- Встань! - недовольно поморщился Петр. - В твоем звании недостойно тыкаться в землю, хотя бы и перед государем... Не будь червием, но персоною.

Питирим с насмешливой улыбкой покачал головой. Царь дал знак Макарову:

- Веди!

Варсонофий побледнел. Питирим насторожился. В кабинет царя тихо, но бодро вошел диакон Александр. Поклонился царю, обвел взглядом Питирима и Варсонофия. Позади его стал Макаров.

- Имя! - строго спросил Петр.

- Александр.

- Родом?

- Посадский, пригорода Костромского, называемого Нерехта.

- Как попал в Питербурх?

- Добрые люди помогли...

- Како тех добрых людей имя, чьи они? - Петр насторожился.

Диакон ответил не сразу.

- В средних числах декабря на наемных подводах мужицких приехав в Москву, стал я на постоялом дворе в Рогожской слободе, а у кого - не знаю.

- Сам ли ты умыслил подать доношение, учен ли кем?

- Доношение умыслил написать сам собою, бояся суда божия и вечных мук за приложение руки своей к неправым ответам, поданным епископу Питириму.

Диакон кивнул головою в сторону епископа.

- Советники кто?

- Нет и не было никого.

- У кого стал в нашем граде?

- Не ведаю. Ночевал на Ямской слободе, а у какого человека и у кого на дворе, не ведаю. До свету с того двора сшел в Питербурх...

- Когда и где писано доношение?

- Писано в Москве на постоялом дворе, а чернильница была своя, и бумага тоже, и перо тоже. А последние строки, от того места "о чем доносит и прочее", приписывал здесь же на улице, против вице-адмиральского дома, за дровами сидя; а способ, как надлежит подавать доношение, сказал мне калашник, да двое мужиков против двора твоего государева, а ту чернильницу бросил там, где сидел...

- Правду ли говоришь ты? За обман царя лишен будешь живота своего и казнен смертию. Перекличь, кто помогал тебе, способствуя?..

- Не ведаю никого.

- Так ли? Клятву дать заставим.

- Клянусь!

Тут Петр обратился к Варсонофию.

- Говори.

Варсонофий откашлялся и, не глядя на диакона, тихо залепетал:

- Доношение сие отрицаю; писано оно без совета всего нашего скиту, не вем, по какому умыслу, а мы всем скитом сему доношению не согласуемся и стоим в первом доношении, коим прямо и самую правду показали о неправых наших ответах на вопросы епископа Питирима.

- Были у него или нет умыслы о царе и государстве?

Варсонофий ответил не сразу, закашлялся, покраснел, пот градом с него покатился, но, посмотрев на Питирима, сказал:

- Диакон Александр, купно со Авраамием, "лесным патриархом" прозванным, тщился простой народ в противность и непокорство возмутить...

Тогда диакон Александр распахнул свою одежду и обнажил вырванный бок, синий, в кровоподтеках, обнажил раны там, где пытали за ребра, и сказал:

- Гляди, государь, се епископа увещевание... се ответы, представленные тебе от него... се непокорство мужицкое...

Макаров подскочил к диакону, рванул рубаху, прикрыл его раны. Царь усмехнулся. Глаза его, дотоле тусклые, блеснули, почернели:

- Мужицкие ребра - не столь достойная внимания редкость, видел их я зело много. Чего ради кажешь мне? Покажи обозрению нашему честность и преданность царю империи. Покажи смирение.

Александр молчал. Лицо его выражало упрямство.

- Так, - сказал Петр, задумавшись, а потом обратился к Макарову. - Ты вот что. Скажи нашему кавалеру... пускай идет. Теперь можно. Уведи только покуда и его, - указал он на Варсонофия.

- Идем.

Макаров и старцы удалились.

- Хочу, кроме всяческого поношения и осуждения, возможно добрый порядок соблюсти. Чинить наказание время есть, но есть время и для выгодного осмотрения, - сказал Петр, облокотившись на стол.

Несколько минут длилось молчание.

Скрипнула дверь - и в кабинет царя вошел Макаров, а с ним человек с серьгой, одетый в придворный мундир и в парике.

Петр встрепенулся.

- Ну вот, теперь послушаем тебя, Семеныч, - сказал он ласково, барабаня пальцами по столу. - Изволь докладывать, откинув свирепство и злобу, о диаконе Александре.

И, немного подумав, спросил:

- Может ли, диакон, взятый нами в плен, переступить линию окаянства, темноты, непокорства и иных раскольничьих воровских прелестей и стать к нам на службу... утвердиться в новой вере и повести за собою своих единоверцев?

Человек с серьгой отрицательно покачал головой.

- Нет. Диакона считают замерзелым недругом твоего величества и православной церкви...

- Но многие, кто вельможами моими теперь и преданными холопьями, были также недругами в некоторые времена...

Петр кивнул Питириму:

- Не правда ли, ваше преосвященство?

Питирим не смутился.

- Правда. И я оным был, но диакон никоему увещеванию не поддается...

- А такие бывают наиболее преданными царю, обратившись в его слуг. Всякая буква может быть буквою нужною, како в молитве, тако и в хуле и бранном слове... Переставить ее можно и туда и сюда... В этом мудрость, чтобы буква, вырванная из похабства, послужила на пользу в добром слове. Ведите его сюда.

Макаров вышел, а через секунду явился с Александром и Варсонофием.

- Ну вот, диакон, - сказал Петр, приветливо улыбаясь, - советовался я здесь с его преосвященством и своими помощниками и должен тебе сказать не хочу я твоей гибели. Такие люди нам нужны. Ты - честен и нелицеприятен, я вижу это... Не допускай же новых пыток и позора. Будь выше. Оружие свое обрати против врагов государства и церкви. Служи царю свято и нерушимо... Восхотел ты прийти ко мне и оправдаться, но лучшим оправданием твоим будет раскаяние и отречение от раскольничьих прелестей. Бери пример с своего друга, - и он указал рукою на Варсонофия. Тот низко поклонился.

Александр молчал.

- Что же ты молчишь? Отвечай государю, - подтолкнул его Макаров.

Диакон нахмурился. Вытянулся, провел ладонью по лбу, как бы что-то обдумывая.

- Стыдно мне слушать речи такие! Стыдно и тебе, государь, говорить так! Я не верю! Обманом окружен народ. И не ты ли объявлял, что царевич Алексей умре? А он жив... Не верю и я, что он умер, а если и умер, тогда и мне не для чего жить... Нет. Не откажусь я от истинной веры... Нет! Не хочу и я предавать народ...

Петр, не глядя на диакона, опустил голову на руку, упершись локтями в стол, и как бы про себя сказал: