Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - Ричард Эдгар Пайпс

распределением по губерниям не только казенных и удельных земель, но и частновладельческих. Четвертая часть частновладельческих земель находится в тех 12 губерниях, которые имеют надел свыше 15 дес. на двор, и лишь одна седьмая часть частновладельческих земель расположена в 10 губерниях с наименьшим наделом, то есть по 7 десятин на один двор. При этом принимается в расчет вся земля всех владельцев, то есть не только 107 000 дворян, но и 490 000 крестьян, купивших себе землю, и 85 000 мещан, — а эти два последние разряда владеют до 17 000000 дес. Из этого следует, что поголовное разделение всех земель едва ли может удовлетворить земельную нужду на местах; придется прибегнуть к тому же средству, которое предлагает правительство, то есть к переселению; придется отказаться от мысли наделить землей весь трудовой народ и не выделять из него известной части населения в другие области труда. Это подтверждается и другими цифрами, подтверждается из цифр прироста населения, за 10-летний период, в 50 губерниях Европейской России. Россия, господа, не вымирает; прирост ее населения превосходит прирост всех остальных государств всего мира, достигая на 1000 чел. 15,1 в год, таким образом, это даст на одну Европейскую Россию всего на 50 губерний 1 650 000 душ естественного прироста в год, или, считая семью в 5 человек, 341 000 семей. Так что для удовлетворения землей одного только прирастающего населения, считая по 10 дес. на один двор, потребно было бы ежегодно 3 500 000 дес. Из этого ясно, господа, что путем отчуждения, разделения частновладельческих земель земельный вопрос не разрешается. Это равносильно наложению пластыря на засоренную рану»[87].

Затем Столыпин обратился к своей излюбленной теме: о необходимости передачи земли в индивидуальное пользование для поднятия роста продуктивности сельского хозяйства:

«Но, кроме упомянутых материальных результатов, что даст этот способ стране, что даст он с нравственной стороны? Та картина, которая наблюдается теперь в наших сельских обществах, та необходимость подчиняться всем одному способу ведения хозяйства, необходимость постоянного передела, невозможность для хозяина с инициативой применить к временно находящейся в его пользовании земле свою склонность к определенной отрасли хозяйства, все это распространится на всю Россию. Всё и все были бы сравнены, земля стала бы общей, как вода и воздух. Но к воде и к воздуху не прикасается рука человеческая, не улучшает их рабочий труд, иначе на улучшенные воздух и воду несомненно наложена была бы плата, на них установлено было бы право собственности. Я полагаю, что земля, которая распределялась бы между гражданами, отчуждалась бы у одних и предоставлялась бы другим местным социал-демократическим присутственным местом, что эта земля получила бы скоро те же свойства, как вода и воздух. Ею бы стали пользоваться, но улучшать ее, прилагать к ней свой труд с тем, чтобы результаты этого труда перешли к другому лицу, — этого никто не стал бы делать… Вследствие этого культурный уровень страны понизится. Добрый хозяин, хозяин-изобретатель, самою силою вещей будет лишен возможности приложить свои знания к земле. Надо думать, что при таких условиях совершился бы новый переворот, и человек даровитый, сильный, способный силою восстановил бы свое право на собственность, на результаты своих трудов. Ведь, господа, собственность имела всегда своим основанием силу, за которою стояло и нравственное право»{422}.

Столыпин прекрасно представлял себе, каким влиянием на крестьян пользуется в Великороссии община, и не надеялся рассеять его одними лишь правительственными санкциями. Он предполагал, скорее, воздействовать наглядным примером, дав возможность развиваться, наряду с общиной, и параллельной системе индивидуальных хозяйств. Все удельные и казенные земли, переданные в Крестьянский поземельный банк, должны были служить этой цели, и, чтобы увеличить этот земельный фонд, он был не против и частичного отчуждения крупных землевладений. Поэтому решающим для него было, чтобы земли, предназначенные крестьянам, не оказались в общинном владении, а попали именно в руки крестьян, которые смогли бы создать цветущий оазис независимых хозяйств, неотразимая притягательная сила примера коих со временем, как верил Столыпин, привлечет всех крестьян и заставит отказаться от общинного землепользования. Той же цели должно было служить законодательство, призванное облегчить выход из общины и заявление своих прав на земельный надел.

Проведение этой программы Столыпин полагал непременным условием экономических улучшений, которые, в свою очередь, заложат основу стабильности и величия страны. («Им нужны великие потрясения, — заключил он свое выступление в мае 1907 года, — нам нужна великая Россия!»)

В упразднении общинного землевладения Столыпину кроме того виделось первейшее средство поднять уровень гражданского самосознания россиян. Его, как и Витте, повергал в ужас низкий культурный уровень деревни{423}. По его мнению, более всего Россия нуждалась в воспитании гражданского сознания, первейшим и главнейшим средством к чему было внушение сельскому населению представления о законе и уважения к частной собственности. И его аграрные реформы, таким образом, тоже служили в конечном итоге политическим целям — а именно созданию школы гражданского сознания.

Принципы столыпинской земельной реформы были далеко не оригинальны: уже с конца прошлого столетия они стали одной из постоянных тем дискуссий, ведшихся в правительственных кругах{424}. В феврале 1906 года правительство обсуждало проект закона о предоставлении крестьянам возможности выхода из общины и закреплении в их собственность надельной общей земли. Сходный проект выдвинул в апреле 1906 года, за несколько дней до ухода в отставку, и Витте{425}. Идея упразднения общин и организации переселения в Сибирь находила теперь сторонников даже среди самых консервативных землевладельцев, видевших в этих мерах способ избежать принудительного отчуждения их земельных владений. Всероссийский союз помещиков и Совет объединенного дворянства склонялись к подобного рода мероприятиям еще до выхода на сцену Столыпина. Товарищ Столыпина Крыжановский говорил: реформы стали столь неотвратимы, что, не будь Столыпина, их взялся бы проводить кто-нибудь другой, хотя бы даже и такой архиконсервативный министр как Дурново{426}. И тем не менее, поскольку именно Столыпин стал проводить эти проекты в жизнь, они неотрывно связаны с его именем.

Краеугольным камнем столыпинской земельной реформы явился закон от 9 ноября 1906 года, и его значение станет понятным, если принять во внимание, что общинное землевладение, о котором в нем шла речь, охватывало в Европейской России 77,2 % сельских хозяйств{427}. Закон освобождал общинных крестьян от обязательств остаться в общине. Существенное положение закона гласило: «Каждый домохозяин, владеющий надельною землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли» — и насколько возможно