Дэвид Ирвинг - Конвой PQ-17. Смертельная битва в Северной Атлантике

«Корабль содрогнулся от киля до клотика (писал Стоун в отчете Морской комиссии в Архангельске), как если бы почувствовав, что ему нанесен смертельный удар. Впрочем, так оно и было. Сразу же погасло электрическое освещение, а вода стала заливать отсеки. Я бросился к правому борту и поднялся на надстройку, где располагались шлюпки. Шлюпка правого борта была сильно повреждена при взрыве; шлюпку левого борта спускали в такой спешке, что она пошла вперед носом и основательно зачерпнула воды. Я отдал приказ спускать на воду спасательные плотики, после чего бросился в радиорубку — мне необходимо было лично удостовериться, что сигнал SOS послан. Радист военно-морского флота Чарлз Шульц (первый выход в море) повел себя как настоящий герой. Несмотря на угрозу личной безопасности, он несколько раз передал в эфир сообщение о нападении вражеской субмарины, а также передал наши координаты. Это было тем более необходимо, что находившаяся на шлюпке левого борта портативная рация была повреждена»10.

Субмарина всплыла на поверхность на расстоянии двухсот ярдов от судна. К этому времени экипаж успел спустить спасательные плотики и отойти от судна. При взрыве в двигательном отделении было убито трое кочегаров. Один моряк бросился в воду, чтобы догнать плотики, и утонул. Британского артиллериста смыло за борт поднявшейся при взрыве волной. Еще шесть человек из команды пропали при невыясненных обстоятельствах.

Капитан-лейтенант Рехе приказал своим артиллеристам открыть огонь из установленного на борту субмарины 88-миллиметрового орудия. В общей сложности по левому борту транспорта было выпущено 20 снарядов. И еще 20 — по его правой стороне. Рехе стремился разделаться с судном поскорее, чтобы оно не успело предупредить другие транспорты о нападении. «Олопана» в скором времени ушла носом под воду и исчезла из виду44. Рехе сразу же отправил в Нарвик радиограмму об уничтожении «Олопаны», но в тот момент он уже знал от своего радиста, что транспорт успел передать в эфир сигнал SOS, а также сообщить свои координаты.

После того как «Олопана» утонула, U-255 «на большой скорости» направилась в отведенный ей район патрулирования на подходах к Белому морю. О команде транспорта Рехе не позаботился, предоставив ее своей судьбе.

Сигнал бедствия с «Олопаны» вместе с другими судами принял 6223-тонный «Уинстон-Салем». Для его мастера капитана Ловгрена, который, получив координаты, понял, что нападение немецкой подводной лодки имело место на расстоянии нескольких миль от его судна, это было уже слишком10. Он повернул в сторону ближайшего залива — Обсидия-бей — и пошел сквозь туманную дымку в сторону берега. Прямо по курсу его корабля находилась песчаная отмель, на которую он и напоролся на полном ходу. Убедившись, что его корабль засел на мели весьма основательно, капитан Ловгрен велел выбросить в море затворы от артиллерийских орудий и лично сжег всю секретную документацию. Потом команда спустила на мелководье шлюпки, погрузила в них сигареты и продукты из находившихся в трюме контейнеров и направилась к берегу, где обосновалась в помещении старого заброшенного маяка. Интересно, что «Уинстон-Салем» и был тем самым загадочным американским кораблем, который увидели британские моряки, спасшиеся с «Хартлбери»[70].

Казалось, что в этих ледяных пустынных водах транспортам нет спасения. Чем ближе подходили уцелевшие корабли к Белому морю, к которому все они так стремились, тем целеустремленнее и яростнее становились атаки врага. В каждом человеке боролись два сильнейших чувства — желание выжить и желание победить, достичь своей цели любой ценой. В два тридцать утра одиночный «Фокке-Вульф-200» обнаружил в море 5345-тонный транспорт «Беллингхэм», который шел прямым ходом в Архангельск в компании со спасательным судном «Ратхлин», опережавшим его примерно на милю. Морякам оставалось идти до Архангельска всего 12 часов, когда они увидели в небе справа по борту огромный 4-моторный немецкий самолет. От хронического недосыпания и постоянного созерцания сверкающей поверхности воды, искрящихся льдов и висевшего над головами круглые сутки желтого диска солнца у моряков воспалились и слезились глаза, и в первую минуту им показалось, что в небе над ними появилась какая-то большая морская птица. В скором времени, однако, моряки поняли свою ошибку: уж слишком твердо выдерживала «птица» курс и слишком явно демонстрировала свои агрессивные намерения.

На плохо вооруженном транспорте взвыла сирена боевой тревоги. Между тем тяжелый немецкий самолет сделал над транспортом один круг со снижением, потом отвернул и исчез за кормой в клубившемся над морем тумане.

Но немец довольно скоро вернулся. На этот раз кругов он не делал и шел к транспорту со стороны левого борта по прямой. Стоявший на мостике второй офицер стал стрелять по «Фокке-Вульфу» из ручного пулемета «Льюис», который, впрочем, почти сразу заклинило. После этого офицер поторопился укрыться от возможного обстрела с самолета в стальной рулевой рубке. На «Беллингхеме» открыли по самолету огонь из трех пулеметов 0.5 калибра и единственного имевшегося на борту «Браунинга». Но огромному самолету, имевшему размах крыла более 115 футов, пульки, выпущенные из этих пулеметов, не причиняли, казалось, никакого вреда, и он, закрывая море своей гигантской тенью, продолжал мчаться к транспорту на высоте каких-нибудь пятидесяти футов. При этом самолет тоже вел огонь из своих 20-миллиметровых орудий, стремясь отогнать зенитчиков транспорта от своих пулеметов. А потом случилось нечто подобное чуду. Должно быть, маленький зенитный снаряд с транспорта все-таки поразил какой-то важный узел на борту гигантского самолета — скорее всего, бензонасос, — так как оба двигателя его правого крыла начали дымиться, а из фюзеляжа стало вырываться пламя. При всем том «немец» сумел сбросить три бомбы, которые взорвались в двадцати ярдах от носовой части корабля; взрывной волной был выброшен на палубу из сиденья зенитной установки один из артиллеристов.

Находившийся в рулевой рубке второй офицер видел, как горящий самолет пронесся над транспортом на высоте нескольких футов. При этом сидевший в закрытой плексигласом кормовой пулеметной установке воздушный стрелок с азартом поливал транспорт огнем из своих пулеметов, по-видимому, не имея представления о том, что моторы и средняя часть «Фокке-Вульфа» объяты пламенем. А потом стрельба с транспорта как по команде прекратилась: пораженные американцы, приоткрыв от изумления рты, наблюдали за тем, как громадный самолет, пролетев еще немного вперед, неожиданно потерял высоту и рухнул в море на расстоянии двухсот ярдов с левого борта по ходу «Беллингхэма». При ударе о воду самолет переломился, и из его фюзеляжа вырвались черные клубы дыма45.

Американские зенитчики восторженно завопили, как малыши на детском утреннике, — определенно, на такой грандиозный успех они не рассчитывали. Впрочем, на «Беллингхэме» тоже были повреждения и потери: от попаданий 20-миллиметровых снарядов с «Фокке-Вульфа» взорвался бак с аммонием в двигательном отсеке. Через минуту там стало совершенно нечем дышать, и обслуживавшие машины люди, ругаясь и отчаянно кашляя, полезли на палубу. Образовавшийся в результате взрыва ядовитый газ вызвал сильный ожог слизистой оболочки глаз у двух кочегаров. Моряки с шедшего впереди спасательного судна «Замалек», заметив вырывавшийся из машинного отсека «американца» дым, стали было к нему поворачивать, но капитан американского транспорта просигналил им, чтобы они не беспокоились, после чего послал в заполненное аммонием машинное отделение группу кочегаров в противогазах. Тем временем «Ратхлин» подошел к колыхавшимся на поверхности воды обломкам гигантского немецкого самолета, чтобы взять на борт его пилотов, но все шесть человек из его экипажа погибли при ударе фюзеляжа о воду46. Через пятнадцать минут походный ордер был восстановлен, и оба корабля продолжили движение. Теперь от мыса Святой Нос, который находился при входе в Белое море, их отделяло всего 160 миль.

8 июля на первых страницах большинства газет оккупированных немцами европейских стран появились набранные огромными буквами заголовки и большие редакционные статьи, посвященные разгрому конвоя PQ-17. Одновременно печатались победные реляции с восточного фронта, где сообщалось о взятии немцами Воронежа. Материалы об уничтожении конвоя появлялись на первых страницах газет на протяжении еще трех суток, а сама эта тема была одной из самых актуальных для немецкой пропаганды в течение всего июля[71]. Так, 8 июля 1942 года газета «Фёлькише беобахтер» напечатала полный отчет о судьбе конвоя PQ-17, где подробно, день за днем и час за часом, прослеживался процесс уничтожения транспортов каравана. Когда союзники издали по конвою коммюнике для ограниченного круга лиц, не содержавшее, впрочем, никаких конкретных фактов и цифр, немцы критиковали их за попытку сокрытия фактов. Они приводили в подтверждение своей версии событий сделанные капитанами подводных лодок фотографии, а также интервью с захваченными в плен моряками, в которых сообщались названия потопленных транспортов и перечислялись в деталях находившиеся в их трюмах грузы. Британская пресса ответила на это мертвым молчанием.