Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Владимирович Кормилицын

данный стадион соединяется подземной дорогой с центральной частью города Москвы. В части подтрибунного пространства предусматривается зал приема гостей и рабочие кабинеты. Учитывая сложность международной обстановки в 30-х годах, СССР вел активную подготовку к отражению агрессии, маскируя ее созданием чисто гражданских объектов. Исключением не стал и будущий центральный стадион Союза ССР.

В 1939 году по завершении строительства подземной части сооружения создание Всесоюзного Физкультурного комплекса было приостановлено.

В Сталинский блок входили:

• зал заседаний Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии;

• рабочий кабинет И. В. Сталина;

• комнаты отдыха И. В. Сталина;

• столовая;

• кабинет генералитета;

• комнаты боевого обслуживания и обеспечения.

Справедлив был бы вопрос: «А работал ли Сталин в данном бункере?»

По свидетельству человека, работавшего рядом со Сталиным все военные годы, Сталин посетил бункер в 1941 году, скорее всего, это был осмотр готового бункера и тренировочная поездка на автомобиле по подземному тоннелю от Кремля до бункера.

Дальше И. В. Сталин работал в данном объекте в конце ноября – начале декабря 1941 года. Именно здесь принималось решение: оставить Москву врагу или защищать Москву. Пятого декабря 1941 года началось успешное контрнаступление Красной Армии под Москвой, после чего И. В. Сталин переехал в Кремль и более его не покидал.

Почему Сталину так была нужна отсрочка? Ответ банален: только к концу 1942-го СССР мог быть, по его расчетам, готов к войне. Судите сами: к весне 1941-го уже была завершена разработка танка Т-34, поставлено на поток производство тяжелых КВ, в 1940-м проведены испытания гвардейских минометов – «катюш», на вооружение в пехотные части стали поступать самозарядные винтовки Токарева, станковые пулеметы Дегтярева, пистолеты-пулеметы Шпагина, в воздухе появились новейшие по тому времени истребители Лаг-3 и Миг-3, бомбардировщики Ил-2 и Пе-2. К концу третьей пятилетки отставание в вооружении должно было быть преодолено. Кроме того, за выигранное время предполагалось расширить территории Советского Союза, увеличив, таким образом, человеческие ресурсы. Тут необходимо привести примечательную сталинскую фразу: «Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и населения?»[110] Иными словами, как пишет Лев Балаян, «будучи человеком высокоответственным» и уже получив, благодаря заключенному с Германией пакту о ненападении, передышку для укрепления обороноспособности советской страны – 600 мирных дней, Сталин боялся совершить роковую ошибку, чтобы не спровоцировать войну преждевременно»[111].

Собственно, этим и объясняется медлительность Сталина, его нежелание реагировать на данные разведки о предполагаемых сроках начала войны. Дело в том, что за Гитлером была замечена привычка перед самым назначенным сроком очередного наступления, в последний момент переносить его на месяц-другой вперед, и не по одному разу. Вот и дату нападения на СССР он перенес с 15 мая 1941 года на 22 июня. И Сталин искренне рассчитывал, что будет еще как минимум одно изменение даты. И воздерживался от реакции на агрессивное поведение партнера по пакту, стараясь выиграть еще месяц, полмесяца, хотя бы какой-то дополнительный срок. Но это не помогло. Как говорит Саймон Монтефиоре, «он просто ошибся в расчетах./…/Он был уверен, что Гитлер не нападет, пока вермахт не сокрушит Англию. Кроме того, он был убежден, что Гитлер не повторит ошибку Наполеона: не начнет вторжение во второй половине года, ведь холода могли «заморозить» военную кампанию задолго до ее победного завершения. Сталин считал, что Гитлер начнет войну весной 1942 года. На бумаге расчеты Сталина были верны: вторжение Германии в июне 1941-го было чистейшим безумием. Но Гитлер был игрок. А Сталин, который сам отличался крайней осторожностью в международных отношениях, не разглядел этой черты характера фюрера. Его все предупреждали, даже Черчилль. Но он свято верил в свои расчеты и не хотел ничего слышать. Он был одержим лишь одной целью: не дать нацистам ни малейшего повода для нападения. Поэтому он и отказывался привести войска в боевую готовность, даже после того, как первые немецкие самолеты провели рекогносцировочные полеты над территорией СССР. За неделю до вторжения советский агент, успешно внедренный в генштаб Люфтваффе, еще раз подтвердил планы Гитлера. В ответ Сталин нацарапал на клочке бумаги: «Скажите Вашему источнику, пусть катится ко всем чертям! Это – дезинформатор». В день вторжения, 22 июня 1941 года, он все еще не верил в реальность происходящего. Он говорил: «Это – заговор немецкого генштаба. Когда Гитлер о нем узнает, он положит этому конец». И отказался контратаковать»[112]. Были и другие источники информации. Переводчик Сталина Валентин Бережков писал в своих воспоминаниях: «Мы в нашем посольстве в Берлине имели достоверную информацию о готовящемся вторжении. Знали даже точную дату – в ночь на 22 июня. Все эти сведения посольство пересылало в Москву. Неужели Сталину этого не докладывали? Информация шла не только от посла в Германии Деканозова, но и от военного атташе Туликова и военно-морского атташе Воронцова. Каждый из них имел свой надежный источник, все данные совпадали./…/Кроме сигналов из Берлина к нему поступили предупреждение Черчилля, а также информация Рихарда Зорге из Токио. У него имелись подробные данные о завершении концентрации германских войск вдоль границ СССР и о том, что части вермахта полностью отмобилизованы и изготовились к атаке. Сразу же после того, как заместитель Гитлера по нацистской партии Рудольф Гесс приземлился в Англии, Сталин получил еще одно подтверждение грозящей нашей стране опасности: советский разведчик Ким Филби, занимавший высокий пост в британской секретной службе, передал в Москву информацию о предстоящем нападении на СССР и о том, что Гесс, сообщив об этом, пытался добиться согласия Великобритании держаться в стороне от конфликта. Наконец, ночью 21 июня на стол «хозяина» легло донесение о перебежчиках, которые, рискуя жизнью, переплыли Буг и Днестр, чтобы в последний момент предостеречь советское командование о начинающемся через несколько часов вторжении»[113].

Так что нападение Германии на СССР не было неожиданным. В своем радиообращении Сталин применил правильный термин – «вероломное». То есть нарушающее заключенный пакт.

Говорит Сталин

Первое выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года[114]

Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!

Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации