Тайна сибирских орденов - Александр Антонович Петрушин

Раненого Колосова я не видел — он был в другой комнате. Влетел в зал, где помещались общий отдел и секретарь волревкома — там полно народу. Отсиживаются.

—  Где Витязев? — заорал зверем.

Обезумевшие обыватели в страхе забились в проходах меж столами. У стены прижались две юные машинисточки, белее снега, дрожат...

—  Где Витязев? — мушка моей винтовки метнулась в их сторону.

—  Т-т-там! — выдавила Маруся Мамеева. Глазами и подбородком кив­нула влево, в сторону коридора, ведущего в кухню.

Я — резко туда. Толпа шарахнулась в сторону... Витязев сидел в углу— тяжелый, коренастый, с сизо-красным лицом и безумными глазами, растопырив локти и колена, как зверь перед прыжком. В руке его торчал широкий кухонный нож.

Вдруг он броском кинулся в мою сторону, головой вперед, очевидно, хотел сбить меня с ног. Я выстрелил. Пробитый пулей насквозь от плеча, Витязев плюхнулся мне под ноги. Почти одновременно, уже в спину напа­давшему выстрелил Донской. Но враг еще трепыхался, стараясь встать на четвереньки...

В остервенении я звезданул его прикладом по голове. Хряпнул че­реп, брызнула кровь и мозги... а приклад отлетел в сторону. Толпа от на­ших выстрелов метнулась в заднюю дверь. Но у крыльца Михайлов.

—  Куда... Назад! — он выстрелил под ноги бегущим. Люди — по сто­ронам. Осталась девочка лет двенадцати, раненая им в ногу.

—  Ничего, дяденька, не больно!

На стрельбу сбежались все наши бойцы. Перед ними я — со стволом винтовки в одной руке и с отломленным прикладом в другой.

—  Мастера, почините мне приклад! Женщины, перевяжите девочку!

Через минуту Донской сбивал и обматывал проволочкой отбитый приклад моей верной трехлинейки. Девочку перевязали и увели. Она че­му-то смеялась...

Вихрем с наганом в руке влетел Протасов.

—  Что здесь происходит?

Я указал на распростертый на полу труп Витязева.

—  Вот... убил Королева. А Колосов ранен.

—  Молодцы, ребята! Поздравляю с победой! — крикнул Протасов.

Я вдруг почувствовал смертельную усталость. Стало нечем дышать, потемнело в глазах... и я повалился на лавку у стены.

—  Э, да с тобой, брат, совсем неладно! — наклонился надо мной Про­тасов. — Живо в постель! Ребята, ведите его в мой кабинет.

Меня поволокли в соседнюю комнату и уложили на кушетку. А в ко­ридоре звенел вдохновленный голос Протасова.

—  Слушать мою команду! Очистить помещение от посторонних! Женщины! Накормить бойцов горячим! Достаньте хлеба и мяса! Убрать этого гада во двор! — пнул ногой труп Витязева.

Минут через десять все уплетали за обе щеки жирный суп, оленину, белый хлеб. Им прислуживали женщины во главе с Ниной Ивановной Телицыной, нашей завженотделом. Потом Протасов снарядил группу под командой Михайлова — занять телеграф и восстановить связь с Бе­резовым. Я пытался вмешаться в его приказания.

—  Молчать! Лежать два часа! Я сейчас командир! — заорал он на меня, потрясая револьвером.

Спустилась ночь: тяжелая, темная...

Пока я лежал на кушетке, Протасов рассказал мне о том, что про­изошло на радиостанции в первые часы восстания.

...Не успел он запереть дверь, как в аппаратную влетел метеоролог Сухи (здесь и дальше правильно — Сухих. — А. П.).

—  Ты зачем? — бросился на него с наганом Протасов. Тот смутился, бормотал, глядя в пол.

—  Я... я прибежал к вам на помощь.

—  Врешь, бандит! В угол! На колени!

Из машинной прибежал моторист Толстухин. Протасов приказал ему отвести Сухи.

—  В городе стрельба! Это — восстание!

Протасов не мог успокоиться... Заложив наружную дверь на палку, нервно курил, бродил по темным комнатам с наганом в руке, прислуши­ваясь к звукам наружи.

Звонил, нервируя, набат, слышались иногда отдаленные выстрелы... Вдруг где-то рядом грохнуло: пуля, пробив ставню и стекло, шлепнулась в стену аппаратной.

—  Что такое? Нападение? — Протасов бросился к двери.

В дверь снаружи отчаянно стучали... Кто-то кричал: “Откройте, мать вашу!”

—  Прочь! — исступленно орал в ответ Протасов. — Уложу каждого, кто ворвется!

Потом влетел в аппаратную.

—  Маруся, ты готова умереть?

Моя жена стояла посреди комнаты с ребенком на руках.

—  Готова! — едва слышно прошептала посиневшими губами.

—  Сейчас будем взрываться!

В предчувствии возможности местного восстания мы подготовили радиостанцию к взрыву. В колодцы печей аппаратной и аккумуляторной (их перестали топить) было заложено по мешку черного пороху. Здесь же двухведерная бутыль денатурата и пудовый бидон бензина. А во дворе стояли бочки — пудов двести — с керосином и машинным маслом, в амба­ре — семьдесят пудов бензина и десять ведер чистого спирта. Достаточно было одной спички, чтобы все вспыхнуло и взлетело на воздух.

—  Что здесь разбивать? — схватил тяжелый колун Протасов. — Нет, не успеть! Буду зажигать! Приготовиться! — хрипел он, бледный и страшный.

—  Спички! Где спички? — он шарил по всем карманам брюк и френча и кое-как нашел коробку. Чиркал спичками, но те