Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

В письмѣ 2-го марта, гдѣ А. Ф. говорила о недѣйствительности вынужденных со стороны Царя "уступок", она упоминала, что в. кн. Павел составил "идіотскій манифест относительно конституціи послѣ войны". Еще в первые дни послѣ переворота, 11 марта, в "Русской Волѣ" появилось интервью, данное в. кн. Павлом, в котором послѣдній разъяснил исторію этого конституціоннаго проекта. Начиналось интервью с разсказа о том, как 28 февраля Пав. Ал. был вызван во дворец к А. Ф. "Поѣзжайте немедленно на фронт" — заявила она: "постарайтесь привести преданных нам людей. Надо спасти во что бы то ни стало трон. Он в опасности". "Я отказался. — разсказывал П. А., — ссылаясь, на то, что мои обязанности, как начальника гвардіи, касаются только хозяйственной части. В душѣ же я был убѣжден, что звать войска безполезно. Все равно присоединятся к революціи". Интервьюированный явно подлаживался уже к революціонным настроеніям и, как многіе другіе члены великокняжеской семьи, внѣшне отгораживался тогда от царской семьи. Приходится усомниться в том, что в. кн. Павел был вызван 23-го спеціально в цѣлях побудить его поѣхать на фронт, так как надо было ''во что бы то ни стало" спасать трон. Такого страха еще не могли испытывать в Царском Селѣ, гдѣ все сравнительно было "благополучно", и гдѣ знали об отправкѣ надежных войск с фронта.

Керенскій в своей книгѣ «La Verité», опираясь отчасти на показанія дочери лейб-медика Боткиной-Мельник, по существу и хронологически очень неточныя, изобразил положеніе в Царском Селѣ критическим к полудню 28 февраля, когда Царица и ея дѣти находились уже под охраной революціонных сил[242]. Насколько это не соотвѣтствовало дѣйствительности показывает разсказ того самаго члена Гос. Думы Демидова, который был командирован Временным Комитетом вмѣстѣ с другим членом Думы Степановым в Царское Село и на котораго ссылается Керенскій. Вот как через 10 лѣт Демидов изобразил свою поѣздку в "Послѣдних Новостях". Вечером 28-то Милюков обратился от имени Вр. Ком. к Демидову и Степанову с предложеніем поѣхать в Царское Село. "Есть одно серьезное дѣло", — сказал он им: "Из Царскаго получены тревожные и противорѣчивые слухи: по одним царскосельскій гарнизон идет на Петербург, по другим — там с минуты на минуту грозит вспыхнуть мятеж. Необходимо попытаться предупредить и то, и другое". "На слѣдующій день (т. е. 1 марта) — разсказывает Демидов — друзья проводили нас сумрачно. И у нас на душѣ было волнительно и заботливо... Царское Село — там стояли стрѣлки императорской фамиліи. Невольно думалось, что слухи о походѣ на Петербург вѣрнѣе слухов о готовящемся взрывѣ на мѣстѣ... 0 нашем пріѣздѣ было дано знать, и нас встрѣчали. Начальник станціи сообщил, что при выходѣ нас ждут придворный экипаж и военный автомобиль из ратуши, гдѣ идет гарнизонное собраніе. Начало мало походило на поход против Петербурга и на готовившійся мѣстный взрыв... Было около 11 час. утра. В городѣ тихо. Улицы почти пусты. Послѣ Петербурга, кипѣвшаго, как в котлѣ, это было странно". Депутаты поѣхали в ратушу и были встрѣчены в собраніи долгими бурными рукоплесканіями. Они сообщили о переходѣ власти в руки Гос. Думы и закончили призывом к "войнѣ до побѣды". "В отвѣт раздалось оглушительное ура... Нас окружили офицеры. У всѣх была одна просьба: ѣхать немедленно по казармам. Войска еще в руках... Еще сутки неизвѣстности, и дисциплина может рухнуть". Депутаты поѣхали. Небезынтересны их показательныя наблюденія. В одной из казарм, гдѣ солдаты отказались выйти для бесѣды с депутатами, послѣдніе наткнулись на совершенно "скотскія условія" содержанія солдат. "За два с половиной года міровой войны я объѣздил всѣ три фронта", — говорит Демидов: "но такой "казармы", какою оказался царскосельскій манеж, встрѣчать мнѣ не приходилось", — "сразу почувствовалалось, что слухи о взрывѣ могли имѣть под собой почву"[243]. По окончаніи объѣзда депутатами казарм в ратушу пріѣхал дворцовый комендант фон Гроттен, с которым у Демидова произошел такой приблизительно разговор. "До пріѣзда Государя, — сказал комендант, — я ничего не могу дѣлать другого, как защищать дворец до послѣдней возможности. Я не могу ни с кѣм входить в переговоры... Мы, конечно, нападенье отобьем, но это будет ужасно"... "Могу ручаться, — перебил генерала Демидов, — что этого не случится, если не будет какого-либо вызова со стороны дворцовой охраны". "За это я ручаюсь, — в свою очередь сказал Гроттен и попросил заѣхать во дворец и поговорить с охраной. "Подумайте, генерал, — возразил депутат, — вѣдь говорить мы можем только от лица Гос. Думы. Мы должны сказать, что сейчас власть в руках Думы..., что царскаго правительства больше нѣт. Каково будет ваше положеніе? Стало быть и вы признали Думу..."

Этим характерным разговором и можно закончить описаніе, данное Демидовым той миссіи, которую он выполнил. Оно стоит на дистанціи огромных размѣров от описанія, которое подсказывало Керенскому его тогдашнее революціонное чувство и позднѣйшее желаніе перед иностранцами представить мощный единодушный порыв февральских дней и полную изоляцію уходившей в исторію монархіи[244]. По словам Керенскаго члены Думы были посланы для того, чтобы выяснить, в каком положеніи находится царская семья среди мятежнаго гарнизона. Демидов будто бы установил, что Царица была немедленно оставлена всѣми служителями и вынуждена была сама ухаживать за больными дѣтьми. Гроттен просил новую власть взять на себя охрану царской семьи. Позднѣйшій разсказ Демидова все это опровергает, как опровергает и занесенную в воспоминаніях Вырубовой версію о "приказаніи" Родзянко всей царской семьѣ выѣхать из дворца: "когда дом горит, все выносят"[245].

Когда думскіе депутаты уѣзжали вечером из Царскаго, им передали, что "ген. Иванов с какой-то частью шел на Царское, но его поѣзд пустили по другому направленію". Слух был невѣрен. Иванов, как мы знаем, прибыл в Ц. С, нашел здѣсь все в состояніи довольно спокойном и охрану Царскосельскаго дворца надежной. Впечатлѣнія извѣстнаго инженера Ломоносова, поздно вечером пріѣхавшаго в Царское, гдѣ жила его семья, сводились к тому, что "мѣстныя войска объявили себя нейтральными..."[246].

"Идет рѣдкая стрѣльба, — это солдаты от радости стрѣляют в воздух". Нѣт данных, подтверждающих повѣствованіе Жильяра о том, что вечером перваго марта мятежники "стали наступать на дворец, и что столкновеніе казалось неизбѣжным". "Императрица, — разсказывает Жильяр, —была внѣ себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на ея глазах, и вышла с Маріей Николаевной к солдатам, чтобы побудить их сохранять спокойствіе. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками''. Ни перваго, ни второго марта со стороны "мятежников" никаких активных дѣйствій против Царскосельскаго дворца не было предпринято. Думается, правдивую картину происходившаго в Александровском дворцѣ дал в своих воспоминаніях бывшій "придворный скороход" эстонскій гражданин Оамер. По его словам, командир своднаго пѣхотнаго полка, Комаров, распорядился вызвать во дворец весь полк, расположенный у павильона императорской вѣтки. Всѣ части прибыли в боевой формѣ, с ружьями и пулеметами и расположились в обширном подвалѣ дворца, принявшаго вид военнаго лагеря. У ворот и кругом дворца были разставлены часовые посты. Когда со стороны расквартированных в Царском Селе I. II. ІV. стрѣлковых, лейб гвардіи гусарскаго и кирасирскаго полков стала слышаться беспорядочная ружейная стрѣльба, Комаров распорядился поставить у ворот дворца два пулемета. А. Ф., узнав про это, отмѣнила распоряженіе. "Должен замѣтить, — пишет Оамер, — что А. Ф. выказала себя в эти тревожные дни и ночи женщиной с крѣпкими нервами и большой выдержкой характера. Она нѣсколько раз, раза два даже в 2-3 часа ночи, спускалась в подвал Александровскаго дворца, проходила медленно мимо стоявших солдат и, бодро смотря им в глаза, говорила: прошу ни при каких обстоятельствах не стрѣлять, быть хладнокровными, стараться уговаривать словами. Я готова все претерпѣть, только не хочу крови"... "Среди собранных для охраны дворца солдат и казаков конвоя в виду их отрѣзанности от остального міра и носившихся слухов о готовящемся обстрѣлѣ из орудій и штурмѣ дворца, возникло тревожное настроеніе. Солдаты и казаки собрали общее собраніе, гдѣ при общем одобреніи выбрали депутацію из 3 офицеров и около 20 солдат и казаков. Всѣм им надѣли на рукава бѣлыя повязки и, взяв с собой бѣлый флаг, сдѣланный из приколоченной к палкѣ скатерти, они выѣхали на грузовикѣ в казармы лейб-гвардіи 1-го стрѣлковаго полка, откуда раздавалась безпорядочная ружейная стрѣльба... Встрѣтили депутацію дружелюбно, так как и там от неизвѣстности, что дѣлается среди войсковых частей, находившихся во дворцѣ, было настроеніе нервное и неспокойное. Как оказалось дѣйствительно орудія были направлены дулами по направленію Александровскаго дворца. Согласились обоюдно охранять порядок во дворцах и на прилегающих к ним улицах сводному пѣхотному полку и казакам Конвоя Е. В., а вокзалы и остальную часть улиц Царскаго Села и Павловска стрѣлкам[247]... По выясненію прибывшими парламентерами, среди казаков и солдат тревожное настроеніе улеглось. Всѣ, кромѣ обычнаго наряда, были отправлены обратно в свои казармы". Между обѣими сторонами была установлена "нейтральная зона", и дворцовая охрана надѣла бѣлыя повязки. Но она не была разоружена, как отмѣтила в своих воспоминаніях бывшая замужем за кн. Іоанном Конст. сербская королевна Елена Петровна, посѣтившая дворец 1 марта. (Когда корнет Марков, покинув царскосельскій лазарет 4 марта, явился во дворец, там по прежнему на постах стояли вооруженные солдаты своднаго полка). Тогда же был послан в Петербург фл.-ад. Линевич для переговоров с "думскими" кругами через посредство Родзянко.