Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом

Продолжая жить в Жуковке, Александр Исаевич изредка наведывался в Москву: 10 декабря он отметил свой день рождения у Туркиных (30), 23-го мы опять видим его в консерватории (31). Как утверждает А.И.Солженицын, к этому времени «осенний кризис» миновал, и он снова стал сосредоточиваться на эпопее (32). «В канун Нового года, – писала Н.А.Решетовская, – Александру Исаевичу хорошо работалось: закончив одну главу «Августа», сразу начал другую» (33).

Подводя итоги прошедшего года, А.И.Солженицын отмечал: “Получил французскую премию “ за лучшую книгу года” (дубль и за “Раковый”, и за “Круг”) – наши ни звука. Избран в американскую академию, “Arts and Letters” – наши ни ухом. В другую американскую академию, “Arts and Sciences» (Бостон), и ответил им согласием, – наши и хвостом не ударили…, с весны скорость набирал на “Р-17” и даже в Историческом музее, в двух шагах от Кремля, работал, – дали официальное разрешение, и только приходили чекисты своими глазами меня обсмотреть, как я тут. И по стране поездил – никаких помех. Так долго тихо, что даже задыхаешься” (34).

2 января 1970 г. Н.А.Решетовская поехала в Рязань (35) и здесь получила письмо мужа, который предложил ей пожить «январек в Рязани» – не мешать ему работать (36). «Весь январек, – пишет Наталья Алексеевна, – я все-таки не продержалась», а когда приехала в Жуковку, застала «мужа запойно работающим» (37). «И в феврале, и в марте мужу хорошо работалось. Иногда писал даже после обеда. Но чаще всего по вечерам мы слушали передачи западного радио» (38).

А в это время над «Новым миром» собрались грозовые тучи и, наконец, грянул гром. 3 февраля 1970 г. состоялось заседание Бюро Секретариата Правления Союза писателей СССР, которое постановило ввести в редколлегию журнала и назначить его первым заместителем главного редактора литературного чиновника Д.Г.Большова, а также «укрепить редколлегию и аппарат редакции «Нового мира» (39). 9 февраля Бюро Секретариата Правления Союза писателей СССР, утвердило кадровые перемены в составе редакции «Нового мира» (40). Все это было сделано за спиной А.Т.Твардовского.

И сам А.Т.Твардовский, и вся редакция были возмущены. «10 февраля, – пишет Александр Исаевич, – когда уже решено было снятие Лакшина-Кондратовича-Виноградова, пришел и я в это столпотворение» (41). Из дневника А.И.Кондратовича явствует, что был он в редакции «Нового мира» и на следующий день (42). Если верить А.И.Солженицыну, он пытался убедить А.Т.Твардовского не поддаваться эмоциям (43). Однако сам А.Т.Твардовский в этот же день на вопрос А.И.Кондратовича о цели визита А.И.Солженицына ответил совершенно иначе: «Занят своими делами. Мы его не интересуем» (44). 12-го Александр Трифонович подал в оставку (45). 13-го Бюро Секретариата Правления СП СССР приняло ее и назначило новым главным редактором журнала другого литературного чиновника Валерия Алексеевича Косолапова (46). В редакции «Нового мира» об этом стало известно 19 февраля (47), А.Т.Твардовскому официально объявили о его отставке еще позже, 25-го (48).

Можно по-разному оценивать «Новый мир», однако по истечении времени даже А.И.Солженицын вынужден был признать, что редактируемый А.Т.Твардовским журнал являлся лучшим советским литературным журналом того времени (49). К этому необходимо добавить, что тогда он представлял собою один из духовных центров либеральной оппозиции в СССР.

Разгромив его, руководство партии не решилось открыто встать под знамена консерватизма. Более того, началась кампания против «Молодой гвардии» (50). Правда, борьба с ним велась иначе с «Новым миром». Хотя в ноябре 1970 г. состоялось специальное заседание Секретариата ЦК, посвященное «Молодой гвардии» (51) и ее главный редактор А.В.Никонов тоже был отправлен в отставку (52), однако новым редактором стал его заместитель А.Иванов (53). Был отправлен в отставку и выведен из ЦК КПСС директор издательства «Молодая гвардия» Ю.Мелентьев (54). Прошло немного времени, и его назначили сначала заместителем министра культуры Российской Федерации, а затем и министром (55).

15 ноября 1972 г. в «Литературной газете» появилась статья исполнявшего обязанности заведующего Отдела пропаганды ЦК КПСС А.Н. Яковлева «Против антиисторизма» (56). Характеризуя ее, А.Л.Янов пишет: «Яковлев развернул огромную, поистине устрашающую панораму проникновения русофильства во все области литературы и общественных наук, начиная от «истерических писаний Шевцова» до Советской энциклопедии. Он обнаружил русофильство в историографии, в беллитристике, в поэзии, в литературоведении – всюду. Очень осторожно, но тем не менее настойчиво старался он создать впечатление невиданной – со времен разгрома всех партийных оппозиций – диверсии враждебной идеологии, особенно опасной тем, что она практически помогает буржуазной пропаганде разжигать национальные противоречия в СССР» (57).

На публикацию «Литературной газеты» самиздатовский журнал «Вече» ответил статьей «Борьба с так называемым русофильством, или путь государственного самоубийства» (58). Прошло еще некоторое время, и А.Н.Яковлев был отправлен послом в Канаду (59). Это свидетельствует, что сторонники консервативно-патриотического направления продолжали пользоваться влиятельной поддержкой в партийных верхах.

На финишной прямой

Несмотря на то, что зимой 1969-1970 гг. вдохновение снова вернулось к Александру Исаевичу, время от времени ему приходилось отвлекаться от работы.

“В начале 1970” года, пишет А.И.Солженицын, приехала Э.Маркштейн, “привезла окончательную и всеохватывающую форму доверенности на Хееба, которую я опять-таки подписал, да второпях…Лиза (от Элизабетт, названная нами Беттой), Фриц Хееб (“Юра” – от юриста) и Никита Струве (Никита – Николай – Коля) составили…желаемый заграничный треугольник. В эти три точки и направлялись теперь все мои нелегальные письма и от них троих получались” (1).

5 марта 1970 г. Фриц Хееб опубликовал за границей заявление о том, что запрещает без разрешения А.И.Солженицына публикацию его произведений (2). Чтобы оценить значение этого заявления нужно вспомнить дело Ю.М.Даниэля и А.Д.Синявского. Характеризуя этот шаг, О.Карлайл пишет: «Тот беспрецедентный факт, что Солженицын позволил открыто огласить свое решение доверить дело западному юристу, произвел огромный переполох. То был первый случай, когда советский писатель переходил все границы дозволенного в своих взаимоотношениях с Западом. Официальное сообщение Хееба вызвало шок за пределами СССР и одновременно чувство страха за дальнейшую судьбу Солженицына. В Советском Союзе тоже наблюдалось смятение. Но тем не менее что-то удержало советскую власть от расправы над писателем» (3).

В конце 1969 г. О.Карлайл собралась в Москву, но в январе 1970 г. совершенно неожиданно ей было отказано в визе. Тогда она и обратилась за помощью к своему другу Степану Николаевичу Татищеву («Марсель»). Он дал согласие и весной 1970 г. под видом туриста отправился в Москву (4). По возвращении, вспоминала О.Карлайл, первым делом он сообщил, «что публикацию «Архипелага ГУЛАГ» придется отложить и надолго» (5). «Своим представителем на Западе Солженицын назначил…швейцарского адвоката доктора Фрица Хееба, наделив его полномочиями официально и открыто охранять его интересы, подписывать контракты…и надзирать за качеством переводов…Вместе с тем доставшийся нам «Архипелаг ГУЛАГ» по-прежнему сохраняется за нами и полномочия доктора Хееба на эту книгу не распространяются». Новая распределение ролей выглядело следующим образом: Хееб – Карлайл, Хееб – ИМКА. Связующее звено между Карлайл и ИМКА – С.Н. Татищев (6).

Одновременно Ф.Хееб начал переговоры и с английским издательством Бодли хэд. «И, – пишет А.И. Солженицын, не состязаясь в достоинстве, сам же…поехал в Лондон» (7). Этот эпизод нашел отражение и в воспоминаниях Н.Бетелла: «Хееб, – говорится в них, – появился в издательстве «Бодли хед» и, после предъявления письменной доверенности, получил копии всех наших контрактов и счетов, а также обещание чеков на значительную сумму. Мы сотрудничали с ним всеми возможными способами» (8).

А «в июне 1970 г., – читаем мы в воспоминаниях Н.Бетелла далее, – я посетил его офис в Цюрихе и там впервые добросовестность Личко была подвергнута сомнению. Хееб показал мне собственноручное письмо Солженицына, в котором говорилось о том, что Личко бессовестным образом злоупотребил доверием писателя. Это был удар. Я не мог в это поверить. Мысль о том, что Личко кого-то обманул, казалось дикой…Наше хорошее отношение к Личко только укрепилось после того, как…я узнал, что 1 сентября он был арестован и обвинен в распространении антисоциалистической и антисоветской пропаганды. Казалось, ничто из перечисленного выше не омрачило желание Хееба сотрудничать с нами. 9 сентября он писал мне: «Я очень благодарен Вам за быструю и четко выполненную публикацию этих произведений. Вот почему я не хочу отменять существующие на сей день договоренности…» (9).