Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Игоревна Тогоева

означало, что сам автор верил в них: напротив, ссылаясь на показания Жанны на обвинительном процессе 1431 г., он замечал, что источники не подтверждают историю предательства Гийома де Флави и что главными виновниками гибели девушки следует считать бургундцев и англичан, перекрывших ей дорогу к воротам Компьеня[1033].

Некоторые сомнения в том, что именно де Флави был виновен в пленении французской национальной героини, высказывал и Филипп-Александр Лебрен де Шарметт, в 1817 г. издавший четырехтомную «Историю Жанны д'Арк». Он, как и Н. Лангле-Дюфренуа, приводил в своем труде все высказывавшиеся ранее объяснения трагического конца Орлеанской Девы[1034] и подробно останавливался на версии предательства, отмечая, что «эта проблема – одна из тех, что в изобилии имеются в эпопее французской героини»[1035]. К сожалению, писал далее Лебрен де Шарметт, у нас отсутствуют документальные свидетельства, подтверждающие подобное развитие событий: в частности, о возможном участии в своей судьбе Гийома де Флави ничего не говорила сама Жанна[1036]. Вместе с тем репутация капитана Компьеня, известная по текстам XV в., – и здесь Лебрен ссылался на «Воспоминания» Жака Дюклерка[1037] – заставляет предположить, что он вполне мог испытывать к Деве негативные чувства: его грубое обращение с женщинами и, в частности, с собственной женой должно было вызывать отвращение у Жанны, славившейся своим целомудрием[1038]. Таким образом, по мнению автора, измена де Флави являлась недоказанной, хотя и вполне возможной[1039].

Сомнения, обуревавшие Ф.-А. Лебрен де Шарметта и не дававшие ему остановиться на какой-то одной трактовке событий, вполне разделяли и последующие поколения французских историков. Несмотря на доступность многочисленных и уже опубликованных документов XV в. и на кажущийся единственно возможным рациональный подход к их изучению, многие авторы XIX в. продолжали верить не только в сам факт предательства Гийома де Флави, совершенного по отношению к Жанне д'Арк, но и в его тесную связь с последующим убийством капитана Компьеня. Так, в обширном историческом очерке, предваряющем очередной том издания средневековых источников, Жозеф-Франсуа Мишо и Жан-Жозеф-Франсуа Пужула – вслед за Жоржем Шателеном, Аланом Бушаром, Пьером де Брантомом и Андре Теве – уверенно заявляли, что смерть де Флави явилась логичным результатом его отношения к Орлеанской Деве:

[Многие] обвиняли Гийома де Флави, капитана Компьеня, в том, что он приказал закрыть ворота [города]. То, что нам известно из истории о характере и нравах Гийома де Флави, лишь придает веса этим подозрениям… Это был человек дурной жизни, и Жанна, которая всегда оставалась исключительно строга в том, что касалось морали, возможно, иногда упрекала де Флави за его поведение… Гийом де Флави погиб трагически: его цирюльник перерезал ему горло по приказу супруги [капитана], а сама она закончила дело, задушив мужа. Одно из обвинений, которые предъявляла эта дама своему супругу, заключалось в пленении Девы[1040].

Пожалуй, только в работах Жюля Кишра середины XIX в. гипотеза о предательстве капитана Компьеня была подвергнута решительной критике с опорой на все известные на тот момент источники[1041]. Однако даже во второй половине XX в. эта версия все еще периодически возникала даже в сугубо научных исследованиях. В 1981 г. об измене Гийома де Флави, как о само собой разумеющемся факте, писала Марина Уорнер в своей, ставшей классической, работе «Жанна д'Арк. Образ женского героизма»[1042], а в 1986 г. та же история оказалась повторена в «Жанне д'Арк» Режин Перну и Мари-Вероник Клэн[1043].

Существует эта легенда и поныне[1044]. И хотя сегодня уже мало кто помнит, что родилась она в результате преступления, совершенного 9 марта 1449 г. в замке Нель, имена жестоко убитого своею собственной женой капитана Компьеня и французской национальной героини, на мой взгляд, еще долго будут упоминаться вместе – как в научных, так и в научно-популярных сочинениях.

* * *

История Гийома де Флави и Бланш д'Овербрюк позволила нам не только в деталях изучить особенности расследования уголовных дел такого рода, но и увидеть, какими путями сохранялась память о преступлении, совершенном в середине XV в., на протяжении последующих столетий. Авторы Нового времени пытались по-своему осмыслить убийство капитана Компьеня и предложить собственное объяснение поступка его неверной супруги. Таким образом, в нашем распоряжении оказалось огромное количество очень подробных и самым тщательным образом составленных судебных документов, а также записей хронистов и историков, и перед нами предстал целый «хор» голосов, рассказывающих одну и ту же историю.

Подобное многообразие мнений мы редко встретим применительно к эпохе Средневековья даже тогда, когда речь заходит о каком-то значительном (прежде всего, в политическом плане) событии или явлении. В еще меньшей степени это касается приватной сферы. В подавляющем большинстве рассмотренных выше казусов – историях Раймона Дюрана, Джона Райкнера, Масет и Аннекина де Рюйи, Колетт Ла Бюкет и Жана Ле Мерсье, Амбруаза де Лоре – мы не смогли «услышать» голоса всех заинтересованных лиц и узнать, что же они думали по поводу тех частных конфликтов, которые внезапно стали явными и превратились в предмет публичного судебного разбирательства.

Дело Бланш д'Овербрюк (как и дело Жанны де Брем и Бридуля де Мезьера) в какой-то степени заполнило эту лакуну, хотя и породило проблему иного рода – проблему доверия к источникам информации, особенно в тех случаях, когда этой информации становится слишком много. Все версии произошедшего в замке Нель убийства, как я пыталась показать выше, разнились между собой, каждая из них была рассказана по-своему, с учетом интересов того или иного конкретного лица. Точно так же действовали и более поздние авторы, пытавшиеся увязать убийство капитана Компьеня с собственными представлениями о ходе Столетней войны и о роли в ней Жанны д'Арк. «Игра в слова», которой занимались все эти персонажи – кто в зале суда, а кто в тишине собственных кабинетов, – напоминает отчасти принцип действия калейдоскопа, в котором с каждым следующим поворотом возникает новая картинка, совершенно не похожая на предыдущую.

С одной стороны, подобное многообразие не может не радовать историка, поскольку действительно предоставляет ему шанс рассмотреть во всех подробностях и тот казус, который его заинтересовал, и реакцию на него последующих поколений. С другой стороны, в обилии источников оказывается очень легко потеряться и упустить ту единственную, но очень важную деталь, которая может стать ключом не только ко всему написанному о том или ином событии, но и к самому этому событию.

Именно о такой ситуации и пойдет речь в следующей главе. Мы перенесемся во Францию XVI столетия и поговорим о сюжетах, которые, на первый взгляд, уже не имеют ничего общего с эпохой Средневековья: об одержимости человека демонами и практике экзорцизма, о политике веротерпимости Генриха IV и об