Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

нейтрален в отношениях между людьми любого уровня и защищал только неприкосновенность права собственности на вещи. В XVII веке труд был лишь частично свободным, но работник все равно предъявлял большие права (иногда в форме привилегий) на продукт своего труда. По мере того как в XVIII веке труд становился все свободнее, продукт труда стал рассматриваться как нечто совершенно отчужденное, как собственность землевладельца или работодателя, которую защищает угроза виселицы.

Этот образ мыслей, который мы определяем как умонастроение вигов (хотя он быстро распространился среди дворянства и работодателей в целом), созревал на протяжении всего предыдущего столетия, был хорошо сформулирован Джоном Локком и оказывал влияние на уголовное право задолго до Черного акта. Нам не нужно усматривать в юристах и судьях времен Уолпола новую расу людей. Составители и исполнители Черного акта — сыновья своего века. Генеральный атторней лорд Рэймонд был карьеристом, чье приспособленчество делало его одиозной фигурой даже для палаты общин того беспринципного времени. В правительстве тори 1710 года он занимал пост генерального солиситора, а затем виги привлекли его на свою сторону (или перекупили) и в 1719 году нашли ему пост в правительстве, а в следующем году назначили генеральным атторнеем. На этом посту Рэймонд отвечал за ускоренное проталкивание дела против якобитских заговорщиков 1722 года, в том числе против своего бывшего союзника епископа Рочестерского, и, «когда его заклеймили как отступника, его положение в палате общин сделалось настолько невыносимым, что он оставил политику ради судейской карьеры» и стал со временем лордом главным судьей Королевской скамьи[663].

Филип Йорк, генеральный солиситор, был первым среди ярких молодых сторонников Уолпола. Сын адвоката из Дувра, он обязан своим ранним продвижением по службе покровительству лорда Макклесфилда, лорда-канцлера (которому в 1724 году предстоял импичмент за коррупцию на этом посту). Политическая позиция Йорка была «квинтэссенцией виггизма»[664], в 1719 году он получил место в правительстве (в группировке Пелхэма), а в следующем году в возрасте двадцати девяти лет был назначен генеральным солиситором. После этого Йорк служил Уолполу и Пелхэмам изо всех сил, приобрел, по обыкновению загадочным способом, как состояние, так и репутацию честного человека и продвинулся через должности генерального прокурора и лорда главного судьи к посту канцлера. Вся его карьера была отмечена презрением к черни, суровостью в обращении с бунтовщиками и мятежниками (будь то борцы против установки застав и шлагбаумов для взимания дорожных сборов на западе Англии или члены горных кланов Шотландии), «и вряд ли можно сказать, что он испытывал хоть какое-нибудь уважение к свободе прессы». «На посту верховного судьи, — отметил Хорэс Уолпол, — он приобрел репутацию гуманиста благодаря нескольким ярким речам, произнесенным на Окружном суде при осуждении жалких людей за низкие преступления»[665].

Похоже, что документы, касающиеся Черного акта и принадлежащие перу как Рэймонда, так и лорда Хардвика (это титул, который приобрел Филип Йорк), не сохранились. Но несомненно, что ни один из них не рассматривал этот закон как чрезвычайную меру, применимую только к похитителям оленей в Беркшире и Хэмпшире; и совершенно очевидно, что Филип Йорк ни минуты не испытывал угрызений совести за участие в его разработке. Осенью 1723 года внимание судебных органов привлекли два дела, которые вполне могли быть расследованы в соответствии с ранее существовавшими законами. Первой была стычка из‑за общинных прав и браконьерства на Уимблдон Коммон. В ночь на 8 сентября 1723 года несколько вооруженных людей (по-видимому, в отместку за преследование одного из своих товарищей) подстерегли двух уимблдонских егерей, избили их и оставили привязанными к дереву, а затем наведались к дому одного из них, перебили окна и дважды выстрелили (не причинив вреда) по окну комнаты, из которого на них закричала женщина. Лорды-судьи Регентства представили дело на заключение генеральному атторнею. Тот нашел, что эти правонарушения едва ли можно квалифицировать как уголовные, «так как кража со взломом — это когда человек… взламывает дом и проникает в него с намерением совершить какое-то преступление», но поскольку «не похоже, что они просовывали ружья в окно… то мне кажется, что здесь не было такого проникновения в дом, как того требует закон…». Но он заключил, что инцидент со стрельбой может быть сочтен «уголовно наказуемым деянием без привилегии на то со стороны духовенства[666], которое карается смертью в соответствии с последним парламентским Актом», то есть с Черным актом. Таким образом, уже в ноябре 1723 года, до вынесения обвинительного приговора кому-либо из уолтхэмских «черных», генеральный атторней рекомендовал применять этот закон к другим преступлениям, не имеющим отношения к преамбуле данного акта[667]. Служители закона нашли полезную новую игрушку.

Вторым случаем было покушение на убийство лорда Онслоу в конце августа 1723 года. Онслоу охотился на лис неподалеку от своего поместья в Гилдфорде, когда фермер из йоменов, Эдвард Арнольд, выстрелил в него и ранил в плечо и шею. Поскольку Онслоу был местным магнатом и убежденным вигом[668], поначалу это происшествие вызвало панику, пока не выяснилось, что в округе хорошо известно, что Арнольд не в своем уме. Возможно, его душевное расстройство было не таким уж странным. Согласно одному сообщению, Арнольд, «самый отъявленный якобит», «не выказывает ни малейшей личной неприязни» к Онслоу: «Он лишь говорит, что так как многие люди жаловались на рвение и активность милорда в общественных делах в сельской местности и на то, что он был там причиной всех волнений, то он думал, что если милорд уберется с дороги, то все успокоится…» Согласно другому сообщению, Арнольд говорил, что «все деньги у лорда Онслоу и у короля Георга, так что ему ничего не досталось». Онслоу выздоровел; и снова сочли, что смертный приговор был бы наиболее вероятен, если бы Арнольда привлекли к ответственности по Черному акту. Это дело запомнилось главным образом тем, что имело отношение к заявлению о невменяемости; но оно также привело к расширению толкования Черного акта.

Не слишком настойчиво, но защита все же подняла вопрос о том, подпадает ли преступление Арнольда под действие Черного акта, который был озаглавлен «Закон для более эффективного наказания нечестивых и злобно настроенных лиц, которые ходят вооруженными и замаскированными, и т. д.» и в котором тема вооружения и маскировки, обозначенная в преамбуле, «пронизывает все» и «определяет остальное». Этот вопрос был безапелляционно решен председательствующим судьей Трейси в ходе следующего обмена мнениями:

Судья Трейси: Так как я знал, что мне предстоит рассмотреть данное дело, я провел встречу со своими коллегами, чтобы узнать их мнение относительно этого пункта закона… Каждый судья придерживался того мнения, что это отдельный пункт сам по себе, и он не имеет никакого отношения к предыдущему пункту о маскировке и т. д. Так