Столетняя война за Палестину - Рашид Халиди

название «Осло I», и были определены подробности соглашения между двумя сторонами. Проблема соглашения заключалась в его деталях, а сотрудники ООП, направленные в Осло, не были сильны по части деталей. Им не хватало языковой, юридической и другой подготовки, необходимой для понимания сути того, что предпринимали израильтяне. После первых раундов ознакомительных дискуссий, которые с израильской стороны вели двое ученых, палестинцы столкнулись лицом к лицу с авторитетной, компетентной израильской командой переговорщиков, в которую входили люди с огромным опытом в области международного права, такие как Йоэль Зингер (еще один бывший полковник израильской армии).

Эту команду собрал Шимон Перес. Как и Рабин или Шамир, он не собирался относиться к палестинцам на равных или мириться с палестинской государственностью и суверенитетом. Палестинские переговорщики в Осло уступали ему в классе: им не хватало ресурсов и навыков, никто из них не бывал в оккупированной Палестине уже несколько десятилетий, и у них не было возможности изучить и принять к сведению результаты десяти раундов переговоров с Израилем. Ухудшение положения палестинского населения на оккупированных территориях, наступившее с середины 1990-х годов после «Осло», во многом стало результатом неуклюжих действий палестинских посланников в норвежской столице и готовности Арафата и его коллег подписать разработанные ими ущербные договоренности386.

Когда мы впервые увидели текст соглашения «Осло», те из нас, кто двадцать один месяц работали в Мадриде и Вашингтоне, сразу поняли, что палестинские переговорщики не поняли тот смысл, который Израиль вкладывает в понятие автономии. Они подписались под крайне ограниченной формой самоуправления на части оккупированных территорий, без контроля над земельными угодьями, водоемами, границами и многим другим. В этих и последующих соглашениях, основанных на них и с незначительными изменениями действующих по сей день, Израиль сохранил все эти рычаги управления, что фактически было равнозначно полному контролю над землей и людьми, а также большинство атрибутов суверенитета. Именно этого пыталось избежать наше предложение о создании ВПАС, учреждавшее надежную юрисдикцию над людьми и землей под контролем выборного палестинского органа власти. Из-за неспособности осознать значение этих жизненно важных активов палестинские переговорщики в Осло попадали в одну ловушку, которую нам удавалось избежать, за другой. В итоге они приняли практически без изменений план автономии Бегина, которого твердо придерживались правительства Шамира и Рабина.

После того как Израиль отверг предложение о создании ВПАС, наша делегация отказалась принять самоуправление а-ля Бегин. Делегаты с оккупированных территорий знали, что на практике означает самоуправление по-израильски, как знали это и советники делегации, которые жили или провели много времени в Палестине. Ввиду отказа правительств Шамира и Рабина от окончательного замораживания строительства поселений или прекращения военного управления мы поняли, что они предлагают лишь косметические изменения, намереваясь бесконечно долго сохранять режим оккупации. Вот почему мы уперлись в Вашингтоне и почему ООП должна была приказать своим посланникам в Осло твердо сказать «нет» аналогичной сделке в стиле Бегина, которую Эдвард Саид справедливо назвал «инструментом палестинской капитуляции, палестинским Версалем»387.

Я убежден, что отказ от «экономного» предложения Израиля в Вашингтоне и Осло был бы правильным решением. Если бы ООП заняла жесткую позицию, результат не мог быть хуже, чем потеря земли, ресурсов и свободы передвижения, от которой палестинцы страдают с 1993 года. В целом неудача в том, чтобы добиться хоть какого-либо соглашения, была бы лучше соглашения «Осло». Оккупация продолжалась бы, как и раньше, но не под вывеской палестинского самоуправления, освобождения Израиля от финансового бремени расходов на управление и администрирование миллионного населения и «координации в области безопасности» – худшего из решений «Осло», по которому палестинская автономия была вынуждена помогать Израилю усмирять непокорных палестинцев, живущих под его военным режимом, в то время как их земли постепенно присваивались израильскими колонизаторами.

Нельзя также исключить шанс, хотя и слабый, что Рабин пошел бы на более выгодные для палестинцев условия. Привели бы такие гипотетические условия к созданию действительно суверенного палестинского государства, сказать невозможно. Однако, как и ООП, Рабин чувствовал необходимость добиться соглашения, особенно после того, как прогресс на сирийском направлении застопорился. По словам Итамара Рабиновича, к августу 1993 года Рабин «ощущал давление», побуждавшее его сделать решительный шаг ввиду неудачного исхода годичных переговоров с Сирией и палестинцами и неустойчивого положения коалиционного правительства, которое он возглавлял388. Такой шаг мог быть сделан в виде заключения сделки, более благоприятной для палестинцев.

Однако подобный исход кажется маловероятным ввиду того, что Рабин оказался рабом своей недалекости и предубеждений. Для него были характерны укоренившаяся озабоченность безопасностью, в израильском толковании равнозначная абсолютному господству и контролю над противником, и глубокое презрение к палестинскому национализму и ООП, с которыми он боролся на протяжении почти всей своей карьеры. Это презрение было заметно на лице Рабина, когда он пожимал руку Арафату в Вашингтоне в сентябре 1993 года. Ему также приходилось учитывать лютое противодействие любому реальному соглашению с палестинцами со стороны оголтелых религиозно-националистических приверженцев Великой Земли Израиля. Он был прав, опасаясь этой мощной группировки. В 1995 году один из ее членов, Игаль Амир, убил Рабина. С тех пор эти силы доминируют в израильской политике.

* * *

Ясир Арафат вернулся в Палестину в июле 1994 года, и вскоре после этого я посетил его в новой штаб-квартире с видом на море в Газе. Он был в восторге от того, что вернулся на родину спустя почти тридцать лет и вырвался из позолоченной клетки, которая была его уделом в Тунисе. Похоже, он так и не понял, что всего лишь сменил одну клетку на другую. Я приехал, чтобы выразить глубокую озабоченность ухудшением ситуации в арабском Восточном Иерусалиме, где я жил. Израиль закрыл город для палестинцев, проживавших на остальных оккупированных территориях, и начал возводить ряд стен и массивных укрепленных пограничных постов, чтобы регулировать их въезд.

Поступало много тревожных признаков, говорящих, что ситуация для палестинского населения Иерусалима становится все хуже и хуже: драконовские ограничения на въезд жителей Западного берега и Газы подрывали экономику арабской части города, ускорились захват земель, снос домов и изгнание тех иерусалимцев, кого Израиль произвольно объявлял утратившими вид на жительство. Арафат отмахнулся от моих опасений. Я быстро понял, что мой визит был пустой тратой времени. Арафат все еще плыл на волне эйфории, принимая почести от льстивых гонцов со всех концов Палестины. Он был не в настроении выслушивать плохие новости и даже легкомысленно заметил, что все проблемы скоро будут решены. Я встретил аналогичный прием позже в тот же день, когда выразил эти же опасения Абу Мазину, тоже недавно перебравшемуся в Газу.

Мне было