Красная глобализация. Политическая экономия холодной войны от Сталина до Хрущева - Оскар Санчес-Сибони

СССР и тем самым даст зеленый свет героическому возвращению на мировую сцену ЦРУ после операций в Иране и Гватемале [Schoultz 2009: 116].

Весной 1960 года американское правительство решительно блокировало любые попытки сочувствующих американских должностных лиц добиться примирения с Кастро и планировало тайную операцию по смене режима[548]. Настоящая экономическая война – первоочередное средство – началась с указания правительства США Standard Oil, Texaco и Shell отказаться от переработки советской нефти[549]. Это случилось во время визита в Москву кубинской торговой делегации во главе с будущим министром по вопросам аграрной реформы А. Н. Хименесом, сиюминутные задачи которого в начале июня подчинились цели увеличения объема поставок советской нефти[550]. Это предполагало бы пропорциональное увеличение экспорта сахара, на который обменивалась бы нефть. Представители СССР и Кубы подписали соглашение о поставках нефти – советская бюрократия на сей раз проявила рекордную расторопность. На утренней встрече 18 июня – последний день пребывания делегации в Москве – Патоличев сообщил гостям, что министерство готово удовлетворить потребность Кубы в нефти, но для этого требуется одобрение правительства. Уже к двум часам дня – еще до момента окончания встречи – соглашение было готово к подписанию[551]. Заключив гарантирующее поставки соглашение, кубинцы могли свободно захватить нефтеперерабатывающие заводы, что они 29 июня незамедлительно и сделали[552].

Последовавшая через неделю приостановка импорта сахара в США имела мало общего с ответными мерами на захват нефтеперерабатывающих заводов, как позже признал один американский чиновник [Farber 2006:85–86][553]. Это было, скорее, частью плана по свержению режима Кастро, побудившего Рауля задать Хрущеву вопрос о готовности оказать помощь, от которой кубинцы отказались девять месяцев назад. Остальная часть истории хорошо известна. В октябре Эйзенхауэр объявил полную экономическую блокаду. В апреле 1961 года Д. Кеннеди осуществил проект Эйзенхауэра по вторжению на Кубу, приведший к катастрофическим последствиям. За этими событиями последовала американская политика покушений и экономического саботажа, которую историк Ларс Шульц метко назвал «спонсируемым государством терроризмом», и внезапное заявление Кастро о своей марксистско-ленинской принадлежности [Schoultz 2009: 170–212]. Новообретенная вера Кастро, однако, не помешала формированию глубокой и продолжительной неприязни кубинских лидеров к своим советским коллегам после развязки в конце 1962 года Кубинского ракетного кризиса, который произошел в результате попыток осуществления берлинской цели Хрущева и был разрешен на условиях последнего и без консультаций с кубинским правительством[554]. Эта советско-кубинская идеологическая конвергенция не могла ни ослабить личной напряженности, ни уменьшить роль либеральной мировой экономики, по-прежнему структурирующей коммерческие предпочтения кубинского правительства. Эти два элемента будут и впредь мешать советско-кубинским отношениям.

И все же американское эмбарго быстро привело яхту «Granma» к советским берегам. Пока действует эмбарго, она не уплывет от них далеко, однако наследие полувековой зависимости от своего американского соседа преследовало управляющую этой яхтой изгоев команду. На протяжении первой половины 1960-х годов требования этой команды были направлены на поддержание тяжелой и обрабатывающей промышленности, оставленной Соединенными Штатами на острове, который был умеренно процветающим по сравнению с его латиноамериканскими соседями – и, вероятно, не более бедным, чем его новый коммунистический благодетель. Это выглядело так, будто инопланетная цивилизация ушла и оставила свою технику разлагаться в знойной Кубе. Автобусы разрушались в ожидании 1250 советских двигателей, которые позволили бы им снова ехать по дороге[555]. А когда на Кубе начали ломаться американские холодильники, кубинцы обратили внимание на произведенные на советских заводах компрессоры, подозрительно похожие на те, что вышли из строя[556]. Кроме того, различие между советской деловой практикой и хорошо знакомой жителям Кубы практикой капиталистов мало способствовало смягчению напряженности. Специалисты в различных областях задерживались в пути, и отправленные на Кубу советские машины простаивали из-за отсутствия инженеров, способных объяснить их принцип работы. Советские эксперты иногда сидели без дела из-за отсутствия переводчиков, в то время как кубинские должностные лица постоянно напоминали квалифицированным кадрам о необходимости своевременного выполнения контрактов[557]. Кубинцы вспоминали эффективный менеджмент американских компаний, которые когда-то управляли кубинской промышленностью[558].

В то время, когда были предприняты меры по исключению Кубы из мировой экономики, Советский Союз работал над улучшением позиции в ней. Поэтому Куба не вернулся на глобальный рынок благодаря продолжающемуся расширению советского участия в глобальном экономическом обмене. Поскольку большая часть коммунистического блока была должна Советскому Союзу, последний мог взамен сахара выдавать жителям островного государства кредиты, которые Куба могла затем использовать для приобретения товаров в странах, входящих в коммунистический блок; любая страна советского блока могла использовать вырученные от экспорта на Кубу деньги для погашения долга перед Советским Союзом[559]. Поскольку блок уже был обеспечен сахаром, образовывающийся в результате обмена избыток оказывался на мировом рынке. Это привело аналитика ЦРУ в 1963 году к выводу, что «проблемы Кастро и советские расходы на поддержку Кастро в значительной степени компенсируются резким ростом цен на сахар. Увеличение цен за последний год, если брать 75 % планируемого производства сахара в 1963 году, примерно равно предполагаемой экономической помощи, которую СССР должен оказать Кубе в 1963 году. Поэтому можно сказать, что свободный мир поставляет деньги, которыми Советский Союз поддерживают Кастро»[560].

Но Советский Союз не устраивал кубинцев в качестве коммерческого посредника, и правительство Кастро не оставляло попыток получить к мировому рынку более предпочтительный прямой доступ. Оно постоянно нарушало договорные обязательства перед Советским Союзом, предпочитая продавать сахар, предназначенный для Советского Союза, странам, предлагающим за него твердую валюту. Это требовало внесения в советские планы производства и реализации сахара существенных корректив; эта ситуация наблюдалась с самого момента установления отношений. В 1960 году ожидаемый груз – 20 % от 1,8 млн тонн сахара – не добрался до советских портов, что привело к «значительному уменьшению запасов сахара-сырца на сахарных заводах» и затруднило запланированную массовую переработку сахара в начале 1961 года[561]. В следующем году Госплану пришлось пересмотреть таблицы «затраты – выпуск», чтобы покрыть новый 15 %-й дефицит – все это происходило в начале года[562]. В соответствии с соглашением 1964 года Куба должна была обеспечить поставку в СССР 3 млн тонн сахара до 1966 года, но вместо этого поставила чуть больше половины этого количества, несмотря на то что в год окончания соглашения кубинцы произвели почти 5 млн тонн. Еще одно соглашение два года спустя дало те же результаты [Бекаревич 1971: 207][563]. Советский Союз, несмотря на все его притязания на роль сверхдержавы, часто был для Кубы последним местом, где можно реализовать сахар, который не удалось продать в других местах.

Неэффективность организационной