Западная Европа. 1917-й. - Кира Эммануиловна Кирова

умея совладать с положением, обратился к забастовщикам с той же, что и в дни Барроу, угрозой — ввести в действие Закон об охране королевства.

«Ошибки, допущенные правительством, должны быть исправлены, опасения рабочих рассеяны», — вторила «Манчестер гардиан» другой видный орган либералов — газета «Дейли ньюс»{32}. Утверждения консерваторов о том, что в стачке участвует лишь «подбиваемая смутьянами» и боящаяся призыва молодежь, представлялись либералам дезориентирующими и потому опасными. «В стачку втянуты сливки английского рабочего класса, люди… которые потеряли на войне сыновей и братьев и чьи сыновья и братья сражаются и сейчас… Почему они бастуют? Дело правительства — завоевать их симпатии и доверие», — утверждала «Дейли ньюс»{33}.

Почему они бастуют?

Конечно, было бы неправильно пытаться однозначно ответить на этот вопрос либеральной газеты. Подавляющее большинство забастовщиков еще не шло в своих требованиях далее отмены «свидетельств о проживании» и «разводнения». Но были и такие, которые видели в этом лишь начало. «Некоторые горячие головы вообразили, что наступил «великий день» и что ненавистные им капиталисты… будут сметены наступающей революцией. Русская революция нарушила душевное равновесие этих молодых преобразователей социальной и промышленной жизни», — невесело иронизировала близкая к правительству газета «Шеффилдский курьер»{34}.

Стачка усиливала антивоенные и антиправительственные настроения ее участников, и это тем более побуждало правящие круги стремиться как можно быстрее с ней покончить.

Между тем угроза Аддисона не подействовала. Стачка продолжалась, и 15 мая в Лондоне собралась национальная конференция шопстюардов, руководивших стачкой. Аддисон отказался встретиться с делегацией, которую конференция к нему направила. Он заявил, что согласен вести переговоры лишь с «законными» представителями рабочих, а шопстюардов примет только в том случае, если их «введут» к нему руководители А. С. Е.{35}.

В политических и журналистских кругах этот ответ Аддисона шопстюардам вызвал бурные споры. «Дейли ньюс» сочла его «неудовлетворительным и странным»{36}, консервативная пресса его безоговорочно одобрила, и даже «Таймс», позиция которой по ряду вопросов рабочего движения приближалась в то время к либеральной, заметила, что министр не мог не ответить шопстюардам отказом, ибо «принять их — значило бросить на произвол судьбы руководителей А. С. Е.»{37}.

В палате общин дискуссия о том, надо ли вести переговоры с шопстюардами, проходила бурно, и один из ее участников назвал отказ от этих переговоров «прусским методом руководства»{38}.

«Что за смысл договариваться с официальными лидерами тред-юнионов, если рабочие не желают признавать их своими руководителями! Это все равно, что вести переговоры с русским царем, а не с существующим русским правительством!» — восклицал либерал У. Прингл{39}.

Но консерватор лорд Э. Монтэгю считал, что действовать помимо тред-юнионов «было бы в высшей степени неблагодарно»{40}. А Аддисон, отстаивая свою точку зрения, заявил, что переговоры с шопстюардами нанесли бы удар «в самое сердце профсоюзного движения». Это открыло бы прямой путь к «анархии в промышленности», и он, Аддисон, отказывается по нему пойти{41}.

Столь пылкая защита рабочих профсоюзов членом английского буржуазного правительства не должна удивлять. Лидеры тред-юнионов, большинство их во всяком случае, были в годы войны верной опорой английской буржуазии, Аддисона в частности, и нам еще придется говорить о тревоге, которую вызывало у английских буржуа падение их авторитета.

Между тем шопстюарды попробовали адресоваться в А. С. Е., но там их, как сообщала «Таймс», встретили «без особой сердечности»{42}. Дни шли, переговоры не начинались, стачка продолжалась, и 18 мая правительство, теряя терпение, рискнуло привести угрозу в исполнение. В тот день в Лондоне полиция произвела налет на помещение, в котором заседала национальная конференция шопстюардов. В крупнейших промышленных центрах страны: Манчестере, Шеффилде, Ковентри, Ливерпуле и др. были арестованы семь местных лидеров забастовки. Ожидались и другие аресты.

Часть предпринимателей была, можно полагать, этим довольна. Во всяком случае депутация манчестерских фабрикантов и заводчиков еще 8 мая явилась к Аддисону настаивать на «энергичных мерах»{43} по отношению к руководителям забастовки.

Либеральная пресса выступила против арестов. Аресты — это «еще один шаг по опасному пути (т. е. по пути принуждения. — К. К.), на который вступило правительство», — заявила 19 мая «Дейли ньюс». «Насилие бесполезно, — писала еще 17 мая «Манчестер гардиан», — немногие лидеры могут быть арестованы и высланы… Невозможно с помощью уголовных санкций подавить движение, в котором участвуют массы».

Определилось дальнейшее, однако, не высказываниями либералов, а реакцией на аресты в промышленных центрах страны.

Если подойти к событиям с мерками других стран, то нельзя не признать, что арест семи человек (которых тут же предложили освободить под залог) ничего сверхобычного собой не представлял. Во Франции военные трибуналы выносили весной и летом 1917 г. жестокие приговоры «бунтовавшим» солдатам. В Италии карабинеры что ни день разгоняли антивоенные демонстрации женщин и подростков и арестовывали их участников. Да и в самой Англии томилось в то время в тюрьмах немало убежденных противников войны.

Но все же Англия как-никак была страной конституционных свобод (пусть даже ограниченных). Рабочие, особенно такие высококвалифицированные, как машиностроители, знали свои законные права — неприкосновенность личности, свобода слова, собраний. Аресты руководителей стачки, обыски в квартирах арестованных и в помещении конференции шопстюардов их потрясли.

Корреспонденты буржуазных газет сообщали о «всеобщем возмущении» и гневе в Вулвиче, о том, что весть об арестах была воспринята «как удар грома» в Ковентри, что она вызвала большую горечь в Манчестере, и т. д., и т. п.

Уже утром 19 мая в ряде промышленных центров прошли митинги протеста (по-английски их название особенно выразительно: «meetings of indignation» — «митинги негодования»). В Манчестере стачечный комитет выступил с заявлением о том, что преследования сделают забастовщиков еще упорней. В Барроу и Ковентри рабочие за день-два до того вернулись было на работу. Узнав об арестах, они вновь забастовали в Барроу; в Ковентри они потребовали от правительства немедленно освободить арестованных и постановили забастовать, если это не будет сделано.

Как сказал корреспонденту «Дейли кроникл» один из местных профсоюзных лидеров: «Арест сделал семерых героями в глазах рабочих»{44}. «Это идиотизм, это прусские методы. Они лишь укрепят наше решение не сдаваться», — говорил корреспонденту той же газеты один из руководящих пгопстюардов Вулвича{45}. «Положение в районах стачки, — писала другая, отнюдь не либеральная газета, — становится все более угрожающим. Правительство арестами, по-видимому, лишь подлило масла в огонь. Рабочие вряд ли уступят насилию»{46}.

Действия правительства возмутили не только забастовщиков, но и низовой, профсоюзный и партийный (лейбористский) актив, который