Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Гурко Владимир Иосифович

Это давало бы значительные преимущества, а именно: возможность при меньших затратах получить вполне современные крепости, исключение из границ крепостного района города Варшавы и, кроме того, обеспечение господства крепостного лагеря в Новогеоргиевске над самой Варшавой и над проходящими через нее дорогами.

Невозможно не признать, что перечисленные аргументы в условиях того времени были вполне основательны и практичны.

Я никогда не понимал и при всем желании не смогу объяснить, почему, вместо реализации данного плана, начали с уничтожения Варшавской крепости, даже не утвердив еще строительства линии фортов вокруг Новогеоргиевска, и, что еще того хуже, разрушили затем форты в окрестностях Зегрже. Больше случая поговорить на эту тему с генералом Сухомлиновым мне не представилось.

При разработке нашего стратегического плана неизбежно сталкивались два мнения. Учитывая необходимость борьбы с двумя противниками, одна из сторон спора настаивала на сосредоточении основной массы войск против сильнейшего неприятеля – Германии, противопоставив более слабому противнику, Австрии, относительно незначительные силы.

Оппоненты этой точки зрения полагали разумным сначала нанести главный удар по Австрии, чтобы потом, расправившись с ней, бросить все имеющиеся силы против Германии. Каждая из сторон выдвигала в пользу того или иного плана очень весомые теоретические и практические аргументы. Обсуждение всех приводившихся доводов заняло бы слишком много времени и оказалось бы чересчур специализированным. Замечу только, что план стратегического развертывания, который начал выполняться в 1914 году в начале мобилизации, был основан на втором варианте, то есть предполагал нанесение главного удара по Австрии с тем, чтобы наступать на Германию позднее.

Установить, до какой степени германцы были информированы о наших намерениях, весьма сложно. Однако не вызывает сомнения их способность, исходя из теоретических соображений, прийти к выводу, что русская армия не сможет одновременно нанести удары и по Австрии, и по Германии. В действительности Германия находилась в таком же положении, как и мы сами; она должна была решить, на каком театре войны следует нанести основной удар – против Франции или против России.

Германцы предпочли нанести главный удар по Франции как по противнику, который раньше сможет подготовиться к решительным действиям. Однако едва ли можно сомневаться в том, что Германия, основываясь на изучении различных признаков наших боевых приготовлений, не говоря уже об информации, получаемой благодаря подкупу изменников или даже путем шпионажа, была осведомлена о важнейших чертах русского плана стратегического развертывания. Такое положение дел облегчало действия Германии и обеспечивало ей большую свободу в решении направить основную массу своих войск против Франции, оставив на границах Восточной Пруссии только относительно незначительные силы и почти совершенно пренебрегая защитой своих границ к западу от Вислы. К тому же Германия рассчитывала на медлительность нашей мобилизации, а потому побуждала Австрию возможно быстрее начать наступление в Подолии и Волыни, а также по правому берегу Вислы для захвата Варшавы с востока. Вполне возможно, что этот план удалось бы полностью реализовать, если бы наше наступление, начавшееся раньше, чем могли ожидать германцы, не воспрепятствовало его выполнению. В результате мы, двигаясь вперед для нанесения главного удара, столкнулись лицом к лицу с австрийцами. В Восточной Пруссии наше наступление было обеспечено прорывом, который генерал Ренненкампф осуществил, используя все имевшиеся в его распоряжении средства, вопреки связывавшим его инструкциям, которые ему непрерывно посылал генерал Жилинский.

Великая европейская война застигла меня в 1914 году во главе 1-й армейской кавалерийской дивизии, которая в мирное время была расквартирована в Москве и по городкам в окрестностях древней столицы. Я командовал этой дивизией немногим более трех лет и близко знал всех ее чинов, начиная от самых заслуженных штаб-офицеров и кончая последним только что поступившим в полк подпоручиком. Вступая в войну во главе этой дивизии, я был совершенно доволен, поскольку чувствовал, что среди своих подчиненных наверняка найду достойных доверия помощников для выполнения самых сложных и рискованных задач, которые только могут выпасть на долю кавалерии. Для мобилизации и подготовки к выступлению нам было дано два дня, не считая еще двух дней, которые предназначались для того, что называлось «подготовкой к мобилизации». В действительности мы были готовы сняться с места и начать погрузку в эшелоны уже через двадцать четыре часа – срок, который в мирное время требовался для подготовки к выступлению нашей пограничной кавалерии.

В полках моей дивизии известие о предстоящей кампании встретили с большим подъемом и горячим желанием применить на практике все те знания и умения, которые в мирное время накапливались годами спокойного упорного труда. За все время, пока длилась мобилизация и переброска дивизии из наших казарм в Москве и ее окрестностях в городок Сувалки, где мы выгрузились из эшелонов, среди нижних чинов не произошло ни единого случая серьезного нарушения дисциплины – так сильно оказалось в них сознание своего долга.

После проведения мобилизации определяющим настроением гражданского населения, насколько мы могли судить, стало общее спокойное желание достойно выполнять свой долг и вносить как можно больший вклад в дела страны. Поэтому не происходило никаких особенно шумных уличных шествий или массовых собраний, зато повсюду можно было ощущать духовный и интеллектуальный подъем и понимание того, что Россия и ее союзники взялись за оружие во имя справедливых целей.

Не было заметно никаких проявлений шовинизма или агрессивности, как не было и никакой ненависти к врагу[22]; в то же время каждый говорил, что в борьбе за справедливое дело победа должна быть на нашей стороне.

Такое же настроение царило на всем нашем пути к фронту. Перевозка прошла без задержек, и в предписанный день (6 августа) ближе к вечеру мы прибыли в Сувалки. К исходу следующего дня вся моя дивизия расположилась на бивуаках в окрестностях и в драгунских казармах неподалеку от города. Мы были включены в состав 1-й армии, которой тогда командовал генерал Ренненкампф. В это время в Сувалках находился штаб 5-й стрелковой дивизии. Полки этой дивизии уже были придвинуты к нашей границе и занимали ее участок от знаменитого Роминтенского леса и на шестьдесят километров в южном направлении. В этот самый Роминтенский лес император Вильгельм имел обыкновение приезжать каждый год в сопровождении ближайших друзей и членов семьи охотиться на оленей. Обыкновенно он приглашал к себе и представителей местных русских властей, среди которых очень часто оказывался губернатор Сувалкской губернии. Часто там бывал небезызвестный полковник Мясоедов, который тогда был начальником жандармского управления в пограничном городке Вержболово[23], расположенном напротив Эйдкунена приблизительно в ста километрах от Роминтена. Мясоедова казнили в 1915 году после того, как было установлено, что он занимался шпионажем в пользу Германии[24].

Прибыв в Сувалки, я немедленно как старший начальник подчинил себе стрелковую дивизию и возложил на себя обязанности временного генерал-губернатора, поскольку гражданский губернатор выехал вместе со своей канцелярией – насколько помню, в Ковно.

Доложив обо всем генералу Ренненкампфу, я занялся инспекцией границы и егерских частей, которые уже имели вооруженные столкновения с небольшими германскими отрядами, дислоцированными примерно в двадцати километрах по ту сторону границы. Одновременно я начал давать несложные задания отдельным подразделениям своей дивизии, главные силы которой по-прежнему оставались в Сувалках.