«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

бюрократической карьере экс-министра – 14 декабря 1917 г. он был уволен со службы вместе с остальными назначенными членами Государственного совета. А.Н. Наумов, общавшийся с П.Л. Барком во второй половине 1918 г. в Ялте, вспоминал: «Несмотря на все ужасы пережитого, Петр Львович казался по-прежнему ровно-спокойным человеком, не терявшим, видимо, надежды на лучшее будущее и на собственные свои силы. Меж тем положение его было тогда не из легких – Барк лишился всего и сильно бедствовал»[189].

Очевидно, не от хорошей жизни с ноября 1918 по апрель 1919 г. он являлся финансовым консультантом Крымского краевого правительства, возглавлявшегося С.С. Крымом (Соломон Самойлович Крым – премьер-министр Крымского краевого правительства в 1919 г.). Летом 1919 г. П.Л. Барк выезжал в Париж, где просил французское правительство оказать моральную и финансовую поддержку «белым» правительствам России. В апреле 1920 г. главой Правительства Юга России при генерале бароне П.Н. Врангеле стал А.В. Кривошеин, который пригласил П.Л. Барка в Финансово-экономическое совещание при генерале и намеревался провести давнего соратника в министры финансов. Пока же, в октябре 1920 г., П.Н. Врангель командировал П.Л. Барка в Париж и Лондон для ведения переговоров о финансовой помощи, но в ноябре в связи с приближением «красных» его семья приехала к нему в Париж, откуда Барки перебрались в Лондон.

В Англии П.Л. Барк сделал карьеру не хуже, чем в России, благодаря начавшейся еще во время его поездок за границу в 1915–1916 гг. дружбе с Монтегю Норманом (1871–1950), который как раз в 1920 г. стал управлять Английским банком. М. Норман назначил П.Л. Барка своим советником по восточно-европейским делам и в административные советы зависимых от него банков – Англо-Австрийского, Англо-Чехословацкого, Хорватского, Британского и Венгерского банков и Банка стран Центральной Европы. П.Л. Барк являлся директором-распорядителем Английского международного банка, располагавшегося на фешенебельной Ломбард-стрит. П.Л. Барк характеризовался А.Н. Наумовым, относившим его и категории «счастливых беженцев», как «человек, сумевший восстановить почти полностью условия своей былой профессиональной деятельности, материальную обеспеченность и видное положение в обществе».

В мае 1921 г. П.Л. Барк выступил на Общем съезде представителей русской промышленности и торговли в Париже с докладом «Привлечение иностранного капитала для хозяйственного восстановления России». В июне 1921 г. на Рейхенгальском монархическом съезде его избрали в состав Центрального комитета Комиссии промышленного восстановления России. В январе 1922 г. П.Л. Барк вошел в Совет созданного в Париже по инициативе В.Н. Коковцова Объединения деятелей русского финансового ведомства и позднее руководил Лондонским отделением этой организации. В 1920-е гг. П.Л. Барк был близок к политическому окружению «национального вождя» эмиграции – великого князя Николая Николаевича и 2 июня 1927 г. в Шуаньи участвовал в совещании под его председательством. В первой половине 1930-х гг. П.Л. Барк носил звание члена Государева совещания при императоре в изгнании Кирилле Владимировиче, хотя это звание имело только почетный характер.

В самой Англии П.Л. Барк был поверенным короля Георга V по части ведения финансовых и имущественных дел вдовствующей императрицы Марии Федоровны, являвшейся родной тетей короля, и ее дочерей – великих княгинь Ксении Александровны и Ольги Александровны. В 1929 г. за заслуги перед его родственниками, а значит – и перед ним, Георг V наградил П.Л. Барка Большим крестом ордена Виктории и хотел дать ему титул баронета, однако для этого требовалось принять английское подданство, чего П.Л. Барк избегал до марта 1935 г., когда король и возвел его в баронеты, причем новоявленный рыцарь сохранил православную веру. Именно в середине 1930-х гг. П.Л. Барк надиктовывал по-английски свои воспоминания, хотя первый подступ к ним он сделал еще в 1922 г., после прочтения тогда еще не опубликованных «Тяжелых дней» А.Н. Яхонтова.

По свидетельству третьего министра финансов Временного правительства А.Г. Хрущова (И июля – 24 июля 1917 г.), 25 июля А.И. Шингарев выступил на Съезде парти Народной свободы и дал мрачную характеристику финансовому положению революционной России: «"Неладно скроенный, но прочно сшитый“, как хвалился В.Н. Коковцов, бюджет довоенного времени не выдержал войны, революции и хозяйственной разрухи. С небольшим бюджетом в 3,5 млрд руб. в год и с государственным долгом в 8 млрд вступила Россия в небывалую войну, потребовавшую колоссальных расходов, достигавших в 1917 г. 50 млн в день, и стоившую нам до конца 1917 г. свыше 50 млрд руб… Отмена винной монополии лишила государство дохода свыше 800 млн руб. в год. Покрыть его было нечем, дефицит в стране оказался с очевидной ясностью… Если не было дефицита в бюджете, составляемом В.Н. Коковцовым, был дефицит в стране… Из трех способов покрытия военных расходов – налоги, собираемые с населения, займы, т. е. „капитализированные налоги будущего времени“, выпуск бумажных денег, смешанная форма самого скверного налога и самого скверного займа, мы вынуждены были прибегнуть к последнему, самому тяжелому и нерациональному, ибо налогов нам не платили и денег взаймы в достаточном количестве не давали… Оставался один безнадежный исход – выпуск бумажных денег, который вел к падению стоимости их, к небывалой дороговизне… Революция нанесла финансам государства огромный удар с двух сторон. Она, с одной стороны, обострила чувство права индивидуальной личности, поставивши в фокусе его „я“, его право на заработок, на свободу и пр., совершенно еще пока слабо затронула и мало воспитала гражданское чувство обязанности. Все потребовали себе увеличения оплаты, потребовали с чудовищной быстротой и поразительной настойчивостью, при чем никто не вспомнил об обязанностях перед государством. Платежи налогов стали приостанавливаться, по местному самоуправлению местные налоги почти не поступали. Все требовали себе прибавок чуть не каждую неделю, почти каждый час прибавки росли с поразительной быстротой, а поступление в государство замедлилось, падало и еле-еле повышалось. Получилась картина, ни с чем не сообразная. Демократические массы, получившие некоторую возможность влиять на власть и сами претендуя быть властью, в первую очередь нанесли огромный удар финансам государства… Повышение заработной платы мастеровым, служащим и рабочим фабрик поглощает целые миллиарды. Откуда государство могло бы покрыть этот чудовищный, невероятный рост расходов, происшедший на протяжении нескольких месяцев? Исключительно бумажным станком. Тот самый яд, который с такою суровостью осуждался представителями демократии в Государственной думе, тот самый яд, которому они отказывали не только в доверии, но даже в возможности, этот самый яд полными пригоршнями и чашами стали они пить в тот момент, когда они сами являлись хозяевами своей судьбы… Новые требования увеличения платы растут, претензии обостряются, настроение повышается, в среде иногда совершенно безумных людей слышатся крики: „Какое нам дело до вас, все равно давайте!“. Вот этот лозунг – „давайте!“ – разрушает хозяйственную жизнь без всякого сообразования с возможностями государства»[190].

На этом же Съезде партии кадетов А.И. Шингарев предложил свой финансовый план: «Налоговое обложение, как прямое, так