Время в средневековом городе - Коллектив авторов

заявив, что, если бы христиане Витории в данном своем начинании преуспели, они, иудеи, понесли бы большой ущерб[701].

В итоге короли постановили, чтобы судебные официалы и коррехидоры Витории и других земель королевства разобрались в ситуации и обеспечили правосудие таким образом, чтобы иудеи не понесли ущерб и не стали бы вновь обращаться в королевский суд со своими жалобами[702]. В данном случае установка на неприменение нормы постановления кортесов в Мадригале 1476 г. отчетливым образом сформулирована не была. Однако в пользу того, что в казусе Витории королевская воля была аналогичной казусу Авилы, до известной степени говорит фраза dispositio грамоты 1484 г., в которой значилось, что итог разбирательств должен был быть таков, чтобы иудеи не понесли ущерба, – а ущерб, со слов самих иудеев Витории, им бы нанесло соблюдение нормы постановления кортесов 1476 г.

* * *

Материал изученных королевских грамот позволяет, помимо всего прочего, зафиксировать то, как мыслилось время христианами и иудеями Авилы и Витории и королями.

Иудеи, чей образ мышления более отчетливо представлен в королевских грамотах, касавшихся авильского дела и ситуации вокруг долгов, сложившейся в Витории, воспринимали время как фактор ограничения их в правах кредитора. Если ранее – из-за ограничений, задававших срок исковой давности, из-за предоставления дебиторам-христианам кредитных каникул, – можно говорить об переживании иудеями недостатка времени для реализации своих прав, то после 1476 г., в ситуации долговых споров в Авиле и Витории, иудеи осознавали уязвимость своего положения в отсутствии каких-либо временных ограничений для реализации христианами права инициирования против них судебного разбирательства по обвинению в ростовщичестве. При этом ни авильские иудеи, ни иудеи города Витория открыто не оспорили подобное управление временем. В случае с грамотой 1484 г. они попросили о справедливом решении вопроса, не уточнив, в чем именно, по их соображениям, оно должно было состоять; в том же, что касалось авильского дела, просьба иудеев состояла лишь в том, чтобы были аннулированы решения, вынесенные местными должностными лицами в нарушение процессуального порядка, а необходимые для защиты их интересов в суде данные по прошлым кредитным операциям были предоставлены в их распоряжение.

Христиане, напротив, мыслили время своим союзником. В Авиле они при поддержке местных должностных лиц осознанно создали все условия для того, чтобы время работало им на пользу, причем не только в плане возможности пересмотра старых контрактов на предмет наличия в них ростовщичества, но и в рамках судебных процедур, а именно, своевременной явки в суд. В свою очередь, дебиторы Витории, – правда, со слов иудеев, – придерживались похожего мнения относительно перспективы вмешательства в прошлое.

Наконец, о том, как нормирование времени мыслилось королевской властью. Ранее было отмечено, что меры регулирования сроков, предусмотренных в рамках обязательственных отношений христиан, иудеев и мусульман, формулировались таким образом, чтобы 1) обеспечить обязательства кредитора, 2) защитить интересы дебиторов, 3) обеспечить контроль за соблюдением антиростовщических норм кастильского законодательства. Королевская власть, таким образом, придерживалась сбалансированного подхода к нормированию времени, с одной стороны, делая обязательства дебитора срочными и создавая для него возможность взять «каникулы» от их исполнения, с другой – всячески отстаивая право кредитора на возвращение долга. Именно такими установками была продиктована и королевская воля, изложенная в грамотах, составленных в связи с обращениями жителей Авилы и Витории. Более того, нужно подчеркнуть, что защита интересов кредиторов-иудеев могла быть более важной целью урегулирования ситуации, нежели строгое соблюдение законов королевства; тем более туманными представляются мотивы предпринятой на кортесах в Мадригале 1476 г. операции со временем. Наконец, материал королевских грамот, – по крайней мере, грамоты 1479 г., – наглядно показывает осознание королями необходимости соблюдения временных ограничений в рамках процедур, связанных с отношениями в сфере кредитования, поскольку изъятие одного из главных акторов этих отношений – долгового контракта – из природного течения времени, искусственная реактуализация старых договоров могла привести к нарушению социального мира, устоявшегося хозяйственного и правового порядка и, что важно, ставило под угрозу королевские права, а именно, своевременное и полноценное поступление причитавшихся с иудеев налогов.

В целом на материале кастильских правовых текстов, нормировавших различного рода сроки, предусмотренные в рамках кредитных отношений, вырисовывается определенная типология времени. Время мыслилось: 1) как срок – срок кредитования, срок подачи иска, срок действия обязательства по окончании срока кредитования – отрезок с началом и концом; 2) как инструмент обеспечения обязательств кредитора и защиты прав дебитора; 3) как инструмент реструктуризации долга за счет предоставления возможности выплаты долга частями, с учетом предоставленной рассрочки платежа; 4) как прошлое, связанное со старыми долгами, прежними королевскими постановлениями и постановлениями кортесов – прошлое, которое, как оказалось, оказалось возможным реактуализировать; наконец, 5) как инструмент, посредством которого кредитор и – главным образом – дебитор могли создать более выгодные для себя условия обязательственных отношений, причем зачастую в нарушение процессуального, хозяйственного и социального порядка.

Правовое нормирование времени в рамках кредитных отношений было непосредственным образом сопряжено с действием экономических факторов и психологическим переживанием времени.

Экономическое измерение данного запроса фиксируется по меньшей мере, во-первых, в самом факте спроса на кредитные операции, т. е. потребности в использовании отсутствовавших у них изначально денег в течение некоторого времени; во-вторых, в декларируемом дебиторами отсутствии у них финансовой возможности для своевременного и полнообъемного выполнения условия договора; в-третьих, в потере кредитором по прошествии срока исковой давности предоставленных им взаймы средств и в, по сути, безвозмездном их использовании дебитором в своих хозяйственных и иных нуждах. Психологическое же измерение движения времени здесь прослеживается как в его негативном, так и позитивном отношении.

Кроме того, экономическое измерение нормирования срока действия долгового контракта, а вместе с ним и срока исковой давности связано с тратами, на которые неизбежно пришлось бы пойти кредитору и дебитору при инициировании одной из сторон судебного разбирательства по обвинению либо в неуплате налогов, либо в попытках – до 1348 г. – получения незаконной выгоды, т. е.

превышавшей разрешенную процентную ставку, а после 1348 г. – незаконного получения выгоды как таковой. Психологическое переживание срока действия долгового контракта выражалось в том, что на протяжении предусмотренных законодательством четырех / шести / восьми и т. д. лет и дебитор, и кредитор должны были находиться в состоянии стресса относительно выплаты долга; каждый по своим причинам: кредитор должен был беспокоиться о том, как бы ему успеть добиться от дебитора выплаты причитавшихся с него средств, желательно, в полном объеме, а дебитор, наоборот, волноваться, как бы кредитор не успел до него добраться до истечения положенного по закону срока.

Единственным измерением времени, которое не удалось зафиксировать ни в одном из правовых актов, регулировавших обязательственные отношения христиан, иудеев и мусульман в Кастилии на протяжении XIII–XV вв.,