Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

избивала их мужчин. Когда появился Уэсли, она взывала к его крови и аплодировала тем, кто бил его дубинкой; он громко молился, и его отпустили. В Болтоне в дом, где он читал проповедь, ворвалась разъяренная толпа; под ливнем камней, черепицы и яиц он продолжал свою проповедь до конца. В Девайзесе на дом Чарльза Уэсли направили водомет, а на его последователей натравили бульдогов. В Эксетере Уайтфилда забили камнями почти до смерти. В Хокстоне быка загнали в методистскую общину; в Пенсфорде быка, обезумевшего от приманки, со всей силы ударили о стол, за которым проповедовал Джон Уэсли. Мужество проповедников взывало к британскому характеру, завоевывало им терпимость и поддержку.

Уэсли был маленьким человечком ростом пять футов три дюйма и весом 128 фунтов. В пожилом возрасте он впечатлял своими седыми волосами, но уже в среднем возрасте привлекал внимание своими аскетичными точеными чертами лица и властным взглядом. Он считал само собой разумеющимся, что создан для управления; его нервная энергия и интеллектуальная сила естественным образом выводили его в лидеры; его беспрекословная уверенность в себе иногда доводила его до высокомерия, которое один методистский епископ назвал «властным».63 С ним было нелегко ужиться, поскольку он думал и двигался слишком быстро, чтобы другие могли угнаться за ним. Он женился в 1751 году, влюбившись, как и все мы, в сиделку, которая ухаживала за ним во время болезни. В течение двух лет его жена путешествовала вместе с ним по его суматошным делам; затем ее здоровье и нервы сдали, и она покинула его, как можно спрыгнуть с неуправляемого коня. Он приписывал свое здоровье и жизненную силу постоянным путешествиям верхом или пешком; возможно, стоит добавить, что ораторское искусство — это упражнение для проветривания. В 1735 году он стал вегетарианцем; год спустя они с другом решили жить на одном только хлебе, чтобы «попробовать, не может ли жизнь поддерживаться одним видом пищи, как и разнообразием». Мы… никогда не были более бодрыми и здоровыми, чем когда не пробовали ничего другого»;64 Но вскоре они вновь вернулись к разнообразию.

Каковы были результаты методистской проповеди? За одно поколение религия, которая, казалось, умирала под гнетом англиканства и сомнений деистов, стала ярким элементом английской жизни, подчиненным только политике и войне. После смерти Уэсли (1791) его последователи насчитывали 79 000 человек в Англии и 40 000 в Северной Америке; в 1957 году в Великобритании насчитывалось 2 250 000 методистов, в США — 12 000 000, в мире — 40 000 000.65 За пределами своего собственного членства она оказывала влияние на другие деноминации; так, в англиканской церкви, отвергавшей методизм, методистские идеалы вызвали евангелическое движение в конце восемнадцатого века и, возможно, вошли в оксфордское движение девятнадцатого. В политическом плане результатом стала консервативная отставка среди рабочих классов до 1848 года. В моральном плане методизм улучшил личное поведение и семейную жизнь бедняков, способствовал снижению уровня коррупции на выборах и в официальных органах, пристыдил многих представителей господского класса за легкомыслие и пороки и подготовил английское возмущение против торговли рабами. В культурном плане движение было негативным; оно дало народу священные песни, но продолжило враждебное отношение пуритан к искусству. С интеллектуальной точки зрения это был шаг назад; оно основывало свое вероучение на страхе, свой ритуал — на эмоциях, а разум осуждало как ловушку. В великом конфликте между верой и разумом он возлагал все свои надежды на веру; он не доверял прогрессу знаний и науки; он игнорировал или презирал Просвещение, которое поджигало Францию. Она считала, что единственная цель и смысл жизни — избежать вечного проклятия, и что для этого необходима лишь вера в искупительную смерть Христа.

В январе 1790 года, в возрасте восьмидесяти шести лет, Уэсли написал в своем дневнике: «Я теперь старик, разложившийся с головы до ног. Глаза у меня тусклые, правая рука сильно дрожит, во рту горячо и сухо каждое утро, почти каждый день у меня затяжная лихорадка…. Однако, благословен Бог, я не ослабляю свой труд. Я все еще могу проповедовать и писать».66 Через два месяца он начал ораторское турне, которое продолжалось пять месяцев и пронеслось через Англию и Шотландию. Через год он умер (2 марта 1791 года). Если судить о величии по влиянию, он был, если не считать Питта, величайшим англичанином своего времени.

V. О ПЧЕЛАХ И ЛЮДЯХ

Две незначительные фигуры останавливают нас на пути к Дэвиду Хьюму.

Бернард Мандевиль был лондонским врачом французского происхождения и голландцем по происхождению, который в 1705 году опубликовал десятистраничный памфлет «Ворчащий улей» за шесть пенни, написанный в увлекательных стихах. Его темой был парадокс: процветание улья обусловлено пороками отдельных пчел — их эгоистичной жадностью, репродуктивным экстазом и коллективной драчливостью. Применив этот парадокс к человеческому улью, коварный доктор утверждал, что богатство и сила государства зависят не от добродетелей его граждан, а от тех пороков, которые глупо осуждают ворчливые моралисты. Ибо давайте представим, что было бы, если бы все корыстолюбие, тщеславие, нечестность и драчливость вдруг прекратились, если бы мужчины и женщины ели только столько пищи, сколько им требуется, носили только столько одежды, сколько достаточно для защиты от стихии, никогда не обманывали и не обижали друг друга, никогда не ссорились, всегда платили долги, презирали роскошь и были верны своим товарищам. В один миг все общество пришло бы в упадок: адвокаты голодали бы, судьи оставались бы без дел и взяток, врачи угасали бы из-за отсутствия пациентов, виноградари разорялись бы, таверны прогорали бы из-за отсутствия выпивох, миллионы ремесленников, производящих причудливые блюда, украшения, одежду или дома, остались бы без работы, никто не хотел бы быть солдатом; вскоре общество было бы завоевано и порабощено.

Доггерическая форма «Ворчащего улья» лишила ее влияния. Раздосадованный, тщеславный, жадный, драчливый доктор переиздал ее в 1714 году, а затем в 1723 году под названием «Басня о пчелах», неоднократно дополняя предисловиями, примечаниями и комментариями, которые растянули десять страниц на два тома. На этот раз Англия и Франция прислушались, ведь эти приложения представляли собой один из самых язвительных анализов человеческой природы, когда-либо написанных.

Мандевиль считал третьего графа Шафтсбери буквально своим pièce de résistance, поскольку граф с оптимистическим красноречием толковал человеческую природу и предполагал в человеке врожденное «чувство