Век Людовика XIV - Уильям Джеймс Дюрант

будет отправлен вам, как только вы попросите его». Но поскольку расследование продолжалось и, как казалось, было связано с мадам де Монтеспан, король приказал предать гласности протокол судебного заседания, и никаких мер против Расина принято не было. 19

Людовик проявлял постоянную веру в драматурга. В 1664 году он назначил ему пенсию, в 1674 году — синекуру стоимостью 2400 ливров в год в департаменте финансов, в 1677 году назначил Расина и Буало придворными историографами, в 1690 году поэт стал ординарным кавалером короля, что приносило ему еще две тысячи ливров в год. В 1696 году он был достаточно богат, чтобы купить должность секретаря короля.

Активное выполнение им обязанностей королевского историографа способствовало его отстранению от театра. Он сопровождал короля в походах, чтобы более точно фиксировать события. В остальное время он оставался дома, занимаясь развитием своих двух сыновей и пяти дочерей, но иногда, среди их буйства, жалел, что не стал монахом. Возможно, он так и не написал бы больше ни одной пьесы, если бы госпожа де Ментенон не обратилась к нему с просьбой написать религиозную драму, очищенную от всех любовных интересов, которую должны были сыграть молодые женщины, собранные ею в Академии Сен-Сир. Там уже играли «Андромаху», но добродетельная Ментенон заметила, что девушки наслаждались пассажами амурной страсти. Чтобы вернуть их к благочестию, Расин написал «Эстер».

Он никогда прежде не брал темы из Библии, но изучал эту книгу в течение сорока лет и знал всю сложную историю, описанную в Ветхом Завете. Он сам наставлял молодых дам в их ролях, а король выделил 100 000 франков, чтобы обеспечить их персидскими костюмами. Когда спектакль был поставлен (25 января 1689 года), Людовик был среди немногих мужчин в зале. Духовенство, а затем и двор жаждали увидеть ее; Сен-Сир дал еще двенадцать представлений. До широкой публики «Эсфирь» дошла лишь в 1721 году, через шесть лет после смерти короля, и тогда (религия потеряла королевское покровительство) она имела безразличный успех.

5 января 1691 года в Сен-Сире была поставлена последняя пьеса Расина «Аталия». Аталия — нечестивая царица, которая в течение шести лет склоняла многих иудеев к языческому поклонению Ваалу, пока не была свергнута революцией священников. 20 Расин сделал из этой истории драму, силу которой могут почувствовать только те, кто знаком с библейским повествованием и еще согрет ортодоксальной иудейской или христианской верой; других же длинные речи и мрачный дух покажутся удручающими. Пьеса, казалось бы, аплодирует изгнанию гугенотов и торжеству католической иерархии; с другой стороны, в предостережении первосвященника молодому королю Жоаду содержится сильное обличение абсолютного правления:

Воспитанные вдали от трона, вы не почувствовали его ядовитого очарования; вы не знаете, как опьяняет абсолютная власть и как очаровывают трусливые льстецы. Скоро они скажут вам, что самые святые законы… должны подчиняться королю; что у короля нет других сдерживающих факторов, кроме его собственной воли; что он должен пожертвовать всем ради своего верховного величия. Увы, они ввели в заблуждение мудрейшего из царей. 21

Эти строки вызвали бурные аплодисменты в XVIII веке и, возможно, подвигли Вольтера и других 22 отнести «Аталию» к величайшим французским драмам. Последующие строки наводят на мысль, что первосвященник всего лишь отстаивал идею подчинения королей священникам.

Людовик, чье благочестие теперь превосходило благочестие Расина, не увидел в пьесе ничего плохого и продолжал принимать Расина при дворе, несмотря на известную симпатию поэта к Пор-Роялю. Но в 1698 году королевская благосклонность ослабла. По просьбе госпожи де Ментенон Расин составил изложение страданий, которые испытывал народ Франции в последние годы царствования. Король удивил ее чтением этого документа, взял его, выудил из него имя автора и пришел в ярость. «Неужели он думает, что раз он в совершенстве владеет стихом, то ему все известно? А поскольку он великий поэт, то хочет быть еще и министром?» Ментенон, извиняясь перед Расином, заверил его, что буря скоро пройдет. Так и случилось; Расин вернулся ко двору и был принят благосклонно, хотя, как ему казалось, не так тепло, как прежде. 23*

Поэта убил не холодный взгляд короля, а абсцесс печени. Он согласился на операцию, и на некоторое время ему стало легче; но он не обманывался, когда говорил: «Смерть прислала свой счет». 26 Буало, сам больной, пришел посидеть у постели друга. «Я радуюсь, — сказал Расин, — что мне разрешили умереть раньше вас». 27 Он составил простое завещание, центральным пунктом которого была просьба к Порт-Роялю:

Я желаю, чтобы мое тело было доставлено в Порт-Рояль-де-Шамп и похоронено на тамошнем кладбище. Я смиренно прошу мать-настоятельницу и монахинь оказать мне эту честь, хотя знаю, что недостоин ее, как по скандалам моей прошлой жизни, так и по тому, как мало я использовал прекрасное образование, которое получил в этом доме, и великие примеры благочестия и покаяния, которые я там видел. Но чем больше я оскорблял Бога, тем больше я нуждался в молитвах столь святой общины». 28

Он умер 21 апреля 1699 года в возрасте пятидесяти девяти лет. Король выплачивал пенсию вдове и детям до смерти последнего оставшегося в живых.

Франция относит Расина к числу своих величайших поэтов, как представляющего, наряду с Корнелем, высшее развитие современной классической драмы. По настоянию Буало он принял строгую трактовку «трех единств» и добился тем самым непревзойденной концентрации чувств и силы в одном действии, происходящем в одном месте и завершенном в один день. Он избегал вторжения второстепенных сюжетов и смешения трагедии и комедии; он исключал из своих трагедий простолюдинов и обычно имел дело с принцами и принцессами, королями и королевами. Его лексикон был очищен от всех слов, которые были бы неуместны в салонах или при дворе, или могли бы поднять бровь во Французской академии. Он жаловался, что не смеет упоминать в своих пьесах о таком вульгарном занятии, как еда, хотя Гомер об этом рассказывал. 29 Цель заключалась в том, чтобы добиться стиля, который отражал бы в литературе речь и манеры французской аристократии. Эти ограничения ограничили диапазон Расина; каждая из его драм, до «Эстер», была похожа на своих предшественниц, и в каждой были одни и те же чувства.

Несмотря на классическое представление о том, что интеллект охватывает всю жизнь и