Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

Одна из глав «Тысячелетия вокруг Каспия», книги относительно поздней в творчестве Л.Н., называется «Хронософия». Сначала автор превозносит синхронистические таблицы. «Принцип синхронии... – писал Гумилев, – позволяет представить ряды последовательных событий тем же способом, каким географ составляет карту, с той лишь разницей, что наряду с топо-основой учтена темпо-основа – абсолютная хронология от н. э. Здесь важны и «пустые места», т. к. они показывают периоды, в которые исторических событий не было, т. е. пассионарность этносоциальной системы находилась в равновесии, иными словами, время было спокойным»652.

Дальше Л.Н. доказывает, что синхронистический подход лишь позволяет собрать большой и необходимый материал и является лишь подготовительным этапом. Дальше необходимо начинать отсчет не от того или иного, условно принятого за начало летоисчисления, года, а от момента рождения, точнее «зачатия» этноса. Но это уже другая проблема, и о ней будет сказано позже.

Сводная таблица изменений степени увлажненности Евразийского континента (на материале палеоэтнографии)

1 – увлажнение; 2 – усыхание; 3 – повышение увлажненности; 4 – понижение увлажненности

Сводная таблица изменений степени увлажненности Евразийского континента (на материале палеоэтнографии)

1 – увлажнение; 2 – усыхание

9. Конец 60-х гг.: новые книги, обретение уюта

Я мог бы гораздо больше сделать, если бы меня не держали 14 лет в лагерях и 14 лет под запретом в печати. То есть 28 лет у меня вылетели на ветер! Кто это сделал? Это сделали не власти. Нет, власти к этому отношения не имели. Это сделали, что называется, научные коллеги. Так вот, этих, которые сидят в университетах, в институтах научных, в издательствах – вот их как-то надо подвести к тому, чтобы делали дело.

Начало 60-х гг. было для Л.Н., казалось бы, весьма благополучным – он «обрел статус»: в 1961 г. защитил докторскую, в 1963 г. стал старшим научным сотрудником НИГЭИ Ленинградского университета. ВАК протянул с присвоением этого, не такого уж престижного звания аж до 1965 г., но это не меняло дела. Опять же работали «научные коллеги»! Можно было успокоиться и писать, реализовывать все, что задумано еще «там», корректируя это в библиотеках и архивах. Но уже 1966-й начался грустно – в марте умерла в Москве Анна Андреевна. Л.Н. боялся обратного; он думал, что будет иначе. Сколько раз из лагерей 1949–1956 гг. он писал ей, что вряд ли продержится. Вот далеко не полная подборка таких высказываний Л.Н.: в 1951 г. он пишет: «Я решил, что умер и нахожусь в чистилище», «Я, к сожалению, жив и здоров»; в 1952 г. – «Из больницы вышел, стал инвалидом», «На все наплевать», «Думать, что я потяну свои 10 лет – наивность, и поэтому совершенно все равно, болен я или здоров»; в 1954 г. – «Если я умру здесь, останется посмертная работа, которая покажет, что я был и остался ученым», и т. д. и т. п.

Получилось, однако, иначе. Л.Н. думал, что в чем-то и он виноват... Внешне 1966-й был самым продуктивным: 14 печатных работ, и в том числе одна из любимых и «легких», на одном дыхании написанных книг – «Открытие Хазарии». В 1965 г. опубликовано 8 статей за год и в 1967-м – столько же. Но, конечно, все это лишь видимость; дело в том, сколько создано за год, а здесь многое шло из «запасов», из письменного стола.

1966-й был и первым «выездным» годом. Л.Н. отправился в Прагу на Археологический конгресс. На вокзале его встретил П. Савицкий. «Мы несколько раз встречались, – писал потом Гумилев, – долго гуляли, он рассказывал мне о пережитом»653.

1967-й был радостнее; наконец-то произошли существенные изменения в комнате на Московском, 195. Л.Н. познакомился со своей будущей женой еще в 1965 г. Москвичка Наталия Викторовна была художником-графиком, иллюстратором книг. 15 июня 1967 г. она переехала в Ленинград. Месяца два до этого от Л.Н. не было никаких известий, и Наталия Викторовна забеспокоилась. Ответ был на открытке и типично гумилевский: «Кончаю корректуру «Древних тюрок». Жду в назначенный срок. Уже вымыл пол»654.

Комната на Московском проспекте была его первым собственным пристанищем, где он прожил до женитьбы Шлет. «В квартире, – вспоминает Наталия Викторовна, – жил даже свой «родной» милиционер, который, очевидно, по долгу службы спрашивал: «Это что ты там пишешь, Лев Николаевич? Хунны твои – это за Китай или против Китая?» – «Да, против Китая, Николай Иванович». – «Ну, тогда больше пиши, а бумажки-то рви, в уборной не оставляй!» Милиционер имел в виду рукописи»655.

В комнате Л. Гумилева появилась хозяйка, забросившая полностью свои дела ради Льва Николаевича. Стало чисто, ухоженно; дом сделался гостеприимным, хлебосольным. Хорошо знавший Л.Н. известный писатель Дмитрий Балашов отмечал, что Наталия Викторовна подарила Льву Николаевичу «лишние» десять-пятнадцать лет жизни, в которые он как раз и сумел подготовить, напечатать и тем спасти от уничтожения свои основные труды656. Да, с трудами пошло веселее: в 1967 г. вышли наконец «Древние тюрки», и Л.Н. мог полностью сосредоточиться на завершении «Степной трилогии». Она была подготовлена именно в эти годы. Начал он и серию статей об этногенезе. Летом они жили в квартире Наталии Викторовны в Москве, а в «рабочий сезон» (осень—весна) на Московском проспекте. Установился некий режим, видимо, неплохой для здоровья Л.Н.

А годы были нелегкими; три из них заняла «битва за наследие» Анны Ахматовой. Это – особая тема.

9.1. Разграбление двух архивов

Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее ж недр.

Не теряйте отчаяния.

Судьба Н. Н. Пунина была страшной. В 1949 г. его арестовали «всерьез». С. Михайловский пишет, что последним, кто его видел, оказалась А.А657. А прощанием с ушедшим звучат ее стихи:

И сердце то уже не отзоветсяНа голос мой, ликуя и скорбя.Все кончено. И песнь моя несетсяВ пустую ночь, где нет тебя.

Забыла ли все А.А., простила ли? Странно, но во всей статье Михайловского нет и упоминания о том, что он был... мужем А.А. О ней биограф Пунина вспоминает, лишь говоря о событиях 1941 г., связанных с эвакуацией в Ташкент. Туда же, позднее, приехали Пунины с тяжело больным Н. Н. Ахматова встречала их на вокзале. Они не виделись полгода, но свидание оказалось недолгим.

Уйдя из жизни, Н. Пунин не оставил в покое Л.Н. Пунинские родственники напомнили ему о себе сразу после смерти А.А. Надо пояснить, кто они: Ирина Николаевна – дочь Н. Н. Пунина, и Анна Каминская – внучка. Об этой, по мрачной шутке М. Ардова, «пунической войне», можно судить, вспоминая очень эмоциональные рассказы самого Л.Н., или по очень обстоятельной статье профессора Ю. К. Толстого в журнале «Правоведение»658.

Л.Н. вспоминал, что они с матерью задолго до ссоры договорились, что весь ее архив перейдет в Пушкинский Дом. Это исходное положение для нас при оценке всего, что произошло дальше. Вместе с тем оно должно было быть основным для всех остальных (включая и юридические инстанции), но этого не произошло. С обидой Л.Н. говорил о мощных организациях – Союзе писателей СССР и Академии наук СССР, которые должны были бы его поддержать, но уклонились.

А атаковали его как раз те люди, которые должны были бы помочь и поддержать: Ардов-младший и еще более резко, если верить устным воспоминаниям самого Л.Н., Ардов-старший. Логика была малопонятной. М. Ардов (т. е. Ардов-младший) вспоминал об этом так: «Почти все друзья Анны Андреевны выступили на его стороне», но... «сам факт этого суда повлиял на меня очень сильно и в конце концов отбил охоту тесно общаться с Гумилевым»659.

Здесь нелогично все, особенно если прочитать следующую фразу воспоминаний М. Ардова: «В этом деле он (Л.Н.) действовал как-то странно, в течение продолжительного времени никаких шагов не предпринимал, в результате почти все бумаги Ахматовой были Луниными распроданы и оптом, и в розницу – и в государственные архивы, и частным лицам». Значит, Л.Н. был виноват лишь в том, что поздно спохватился? Но ведь легко понять, что при его сложных, очень сложных (мягко выражаясь) отношениях с матерью все последние годы ее жизни не так просто было ему решиться на подобный шаг. Хорошо зная Л.Н., я мог бы удивляться отнюдь не тому, что он сделал это с опозданием, а тому, что нашел в себе силы это сделать вообще. Но это было необходимо.