Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

не становились известными результаты голосования{257}. Цицерон описывает, как кандидаты с кошельками в руке снуют среди избирателей на Марсовом поле{258}. Помпей сделал своего не блещущего способностями друга Афрания консулом, пригласив вождей триб в свои сады и там заплатив им за нужное поведение на выборах{259}. Для того, чтобы финансировать кандидатов, занималось так много денег, что избирательные кампании подняли процентную ставку до восьми процентов в месяц{260}.

Суды, которыми теперь завладели сенаторы, состязались в коррумпированности с избирательными пунктами. Клятвы утратили как свидетельства всякую ценность; лжесвидетельство стало таким же обычным явлением, как и взяточничество. Марк Мессала, обвиненный в подкупе избирателей в ходе выборов в консулы (53 г. до н. э.), был единогласно оправдан, хотя даже его друзья признавали, что он виновен{261}. «Судебные разбирательства ведутся теперь с такой продажностью, — писал Цицерон своему сыну, — что в будущем, наверно, будут осуждать только за убийство»{262}. Ему следовало сказать «людей со средствами»; ибо без хорошего законника и без денег, говорил другой адвокат, живший в эту эпоху, «простодушный и бедный человек может быть обвинен в любом преступлении, которого он не совершал, и непременно будет осужден»{263}. Лентул Сура, оправданный с перевесом в два голоса, оплакивал свои чрезмерные расходы, так как ему пришлось подкупать на одного судью больше, чем было необходимо{264}. Когда Квинт Клавдий, претор, был приговорен судебной коллегией сенаторов, он подсчитал, что «по справедливости они не могли запросить менее 300 тысяч сестерциев за то, чтобы осудить претора»{265}. Под сенью таких судов проконсулы-сенаторы, сборщики налогов, ростовщики и коммерческие агенты имели возможность выдаивать из провинций столько, что их предшественников наверняка изгрызла бы зависть. Было несколько порядочных и компетентных наместников-управителей провинций, но что можно было ждать от большинства? Наместники служили без жалованья, обычно на протяжении года; за это короткое время они должны были накопить достаточно средств, чтобы рассчитаться с долгами, купить другую должность и добиться для себя такой жизни, которая приличествовала бы великому римлянину. Единственной преградой на их пути мог оказаться сенат; но можно было положиться на то, что сенаторы как истинные джентльмены не станут поднимать шум, потому что многие из них имели за собой в прошлом те же самые грехи, а остальные надеялись, что им удастся совершить их в будущем. Когда Цезарь прибыл в качестве проконсула в Дальнюю Испанию в 61 г. до н. э., он должен был 7 500 000 долларов; по возвращении в 60 г. до н. э. он расплатился со всеми кредиторами одним махом. Цицерон считал себя щепетильно честным человеком; за год своего губернаторства в Киликии он сделал только 110 тысяч долларов, и его письма полны восторгов по поводу собственной умеренности.

Военачальники — покорители провинций были первыми, кто наживался за их счет. Лукулл после своих восточных походов стал человеком, чье имя ассоциировалось с роскошью. Помпей привез из тех же мест 11 200 000 долларов, внесенных им в казну, и помимо этих денег у него осталось еще 21 000 000 долларов для себя и своих друзей; Цезарь овладел буквально бессчетными миллионами во время галльской кампании. За полководцами приходили публиканы, собиравшие с народа суммы вдвое большие, чем отправлялись в Рим. Если провинция или город не могли собрать со своих подданных запрошенную сумму, римские финансисты или государственные деятели ссужали им необходимые средства под проценты от двадцати до сорока восьми годовых, которые предстояло в случае необходимости собирать уже римской армии — осадой, захватами, грабежом. Сенат запретил своим членам принимать участие в таких операциях, но надменные аристократы, каким был Помпей, и святые, каким был Брут, обходили этот закон, действуя через посредников. В некоторые годы азиатские провинции выплачивали римлянам вдвое больше процентов по займам, чем публиканам, собиравшим налоги в казну{266}. Оплаченные и неоплаченные проценты по займам, сделанным городами Малой Азии для удовлетворения притязаний Суллы в 84 г. до н. э., разбухли так, что к 70 г. до н. э. они вшестеро превышали первоначальную сумму. Чтобы выполнить обязательства по этому долгу, общины распродавали свои публичные строения и статуи, а родители продавали в рабство детей; иначе несостоятельных должников ожидало наказание — дыба{267}. Если благосостояние покоренной страны было подорвано еще не окончательно, ее наводняли толпы предпринимателей из Италии, Сирии, Греции, размахивая сенатскими подрядами на «разработку» минеральных, лесных и прочих ресурсов провинции: торговля следовала за победным стягом. Некоторые из них покупали рабов, другие продавали или покупали товары, третьи приобретали землю и обустраивали провинциальные латифундии, превосходившие размерами италийские. «Ни один галл, — говорил Цицерон в 69 г. до н. э. с присущим ему гиперболизмом, — не может довести до конца ни одно дело, чтобы в нем не участвовал какой-нибудь римский гражданин; даже медная монета не может перейти там из рук в руки, миновав учетные книги римлян».

В древности не было дотоле столь богатого, столь могущественного и столь коррумпированного политического режима.

II. МИЛЛИОНЕРЫ

Деловые классы смирились с главенством сената, потому что лучше были патрициев приготовлены к эксплуатации провинций. Это «согласие сословий», или сотрудничество двух высших классов, которое проповедовал как идеал Цицерон, существовало в действительности еще в годы его молодости; они согласились покорять мир сообща. Всадники и их агрессивные представители толпились в базиликах и на улицах Рима, роились на рынках и в столицах провинций. Банкиры выпускали обменные грамоты, действительные для их провинциальных филиалов{268}, и подпитывали займами всевозможные предприятия, в том числе и политические карьеры. Купцы и финансисты поддерживали своим влиянием популяров, когда сенат проявлял эгоизм, и возвращались к оптиматам, когда демократические вожди пробовали сдержать свои предвыборные обещания пролетариату.

Красс, Аттик и Лукулл — типичные представители трех стадий в развитии римского капитала, каковыми были накопление, спекуляция, роскошь. Марк Лициний Красс происходил из аристократического семейства. Его отец, знаменитый оратор, консул и цензор, сражался на стороне Суллы и предпочел умереть, чем сдаться Марию. Сулла вознаградил сына тем, что позволил ему скупать по минимальным ценам имущество проскрибированных. В юности Марк изучал литературу и философию и усидчиво штудировал юриспруденцию; но теперь он почувствовал запах денег и был им отравлен. Он организовал пожарную команду, что для Рима было новостью. Она приезжала на пожар, продавала свои услуги на месте или покупала находящиеся в опасности здания по бросовым ценам, а затем приступала к тушению. Таким способом Красс приобрел сотни особняков и доходных домов, которые сдавал внаем за большие деньги. Он