Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл

могут сделать «мировой пожар» неизбежным[327]. Когда прошло первое потрясение от новостей, гражданские и военные лидеры продолжили свой летний отдых. Некоторым военным и морским начальникам Германии и Австрии было разрешено отбыть в их обычные летние отпуска с тем, чтобы не создавать впечатления, будто может произойти что-либо неординарное.

В короткий промежуток времени между известиями об австрийском ультиматуме Сербии и началом войны невозможно было ожидать достаточно обдуманной реакции вовлеченных в кризис. «Понадобилась только неделя, чтобы привести Европу на грань катастрофы, еще не виданной в истории», — писал французский еженедельник «Симан Финансир» 1 августа[328], а молодой австрийский социалист признавался несколькими месяцами позже: «Начало войны удивило и привело в уныние нас всех. Раньше мы были убеждены в том, что анархия капиталистического мира когда-нибудь приведет к кровавой вспышке между европейскими державами, но момент катастрофы застал нас врасплох»[329]. Изучая действия политиков и дипломатов, мы убедились, что время от времени события застигали их врасплох, также и общественность не успевала понять, что происходит. Это было одной из причин поражения движения против войны, которое являлось характерным для предвоенной политики и которое очень серьезно воспринималось правительствами стран (таких, как Германия и Франция), где оно было наиболее сильным.

Движение против войны имело две формы. Существовала либеральная организация уважаемых представителей среднего класса, которая верила, как и английское утилитарное общество, словам Бетмана: «Не существует никакого реального конфликта между различными национальными интересами. И если где-либо возникали противоречия — то это только из-за непонимания этих интересов»[330]. В то же время нарастало движение европейских рабочих партий, которые подчеркивали, что «войны присущи природе капитализма, и прекратятся они только тогда, когда исчезнет капиталистическая экономика»[331]. Угроза войны приведет к революции, а международная солидарность пролетариата сделает войну невозможной. К началу двадцатого века все более активно действовали организации средних классов по поддержке международного арбитража, разоружения и улучшения кодекса международного права, которые если не избавят от войны, то сделают что-нибудь для ограничения и смягчения ее последствий. Это движение было самым сильным в Британии и Соединенных Штатах, оно получило поддержку во Франции, а в Германии оно было поддержано в среде немногих интеллигентов и профессионалов. В Британии и во Франции оно имело связи с правящими кругами, которые чувствовали, или по крайней мере притворялись, что чувствуют, что они должны обратить внимание на это. Некоторые из более ранних гуманитарных организаций, а именно Международный Красный Крест, созданный в 1864 г., были уже признаны международной общественностью.

Поддержка этих движений за мир исходила от тех, кто считал, что рациональная организация международного общества могла ограничить причины возникновения войны, и от тех, как известный австрийский борец за мир баронесса Берта фон Суттнер, кто верил в необходимость изменения морали, чтобы уничтожить войну. «Война продолжает существовать, — писала в 1912 г. баронесса, — не потому, что в мире живет зло, а потому, что люди продолжают считать войну хорошим занятием»[332]. Были и такие, которые считали, что война теперь настолько дорога и так ужасна по размерам уничтожения, что становится невозможной. Богатый варшавский банкир Иван Блох в шеститомной книге, изданной в 1898 г., описывал техническое развитие вооружений и тактики, утверждая, что никакая агрессия не может устоять перед силой огня современного оружия, следовательно, захватническая война мало вероятна. Норман Ангел в своей работе «Великие иллюзии» (1910) доказывал, что экономическая цена войны так велика, что никто, возможно, не мог надеяться остаться в выигрыше, начав войну, последствия которой будут катастрофическими.

Большой успех сопутствовал двум международным конференциям, проведенным в Гааге в 1899 и 1907 гг. Первая состоялась по предложению царя Николая II. Конференция должна была обсудить пути сокращения вооружений и привести к мирному решению международных споров. Кажется, инициатива исходила от российского министра иностранных дел, а также от самого царя, частично унаследовавшего идеализм своего великого деда Александра I. И есть свидетельства, что в то время он находился под впечатлением идей Ивана Блоха. Большинство обозревателей имели более циничный взгляд на предложения царя, они подчеркивали, что российское правительство просто хотело сэкономить на военных расходах. Кайзер заявил: «Я пойду один на это веселое представление, но во время вальса я буду держать мой кинжал при себе»[333]. Позже он пошел еще дальше: «Я согласен с этой тупой идеей, только чтобы царь не выглядел дураком перед Европой! Но на практике в будущем я буду полагаться только на Бога и на свой острый меч! И чихал на все постановления!»[334]. Британское военное министерство изъяснялось более дипломатично: «Нежелательно соглашаться на какие-либо ограничения по дальнейшему развитию сил разрушения… Нежелательно соглашаться на изменения международного свода законов и обычаев войны»[335]. В подобных условиях странно было бы ожидать от конференции успеха. Но либеральные сторонники реформ в ведении международных отношений получили некоторое удовлетворение от создания механизма добровольного арбитража и от новых соглашений по ведению войн. Как мало было достигнуто конференцией для решения насущной проблемы сохранения мира, стало видно через три месяца, когда началась война между Британией и Бурской республикой на юге Африки.

Идея проведения второй Гаагской конференции была предложена в 1904 г. на встрече в Сан-Луисе Межпарламентского союза, органа, созданного для того, чтобы способствовать лучшим международным отношениям. Идея была с энтузиазмом воспринята президентом Теодором Рузвельтом и явилась одной из многих успешных попыток правительства США в двадцатом веке повлиять на изменение в международном праве. В основном из-за того, что Россия находилась в состоянии войны с Японией, конференция состоялась только летом 1907 г. К этому времени в Британии у власти находились либералы, и некоторые из них были настроены на сокращение военных расходов и настаивали, против воли некоторых членов правительства, а также оппозиции, адмиралтейства и короля Эдуарда VII, на том, чтобы вынести это предложение на конференцию. Тем не менее снова, как и в 1899 г., цинизм большинства делегатов был очевиден. Глава британской делегации, благородный юрист-квакер, сокрушался о «явном желании некоторых великих держав, чтобы на конференции был достигнут как можно меньший результат»[336], в то время как представители министерства иностранных дел в составе делегации говорили о «постоянном волнении и утомительной неизменно бесполезной работе»[337]. Когда делегат от Германии произнес длинную речь, отвергая саму идею международного арбитражного суда, делегат от Кубы приветствовал его такими словами: «Вы совершенно правы. Все это американский обман»[338]. Как и в 1899 г., деятельность конференции фактически заключалась в разработке правил войны, рассчитанных на защиту международного бизнеса больше, чем на само предотвращение войны. И на многих последующих заседаниях каждое государство заявляло, что любые