Юрий Пернатьев - Великие загадки истории

7 июля 1840 г. фрегат отплыл из Тулона в сопровождении кор­вета «Фаворит». 8 октября экспедиция была в Джеймстауне, а уже через неделю члены делегации, прибыв на остров, приступили к рас­копкам захоронения императора. Еще раньше сюда доставили саркофаг из красного дерева, специально изготовленный в Пари­же. В него должны были поместить все, что находилось в склепе.

После этого рабочие начали открывать старые гробы. Первый был из красного дерева, второй из свинца. Этот гроб и помести­ли в саркофаг, привезенный из Франции. Через несколько дней свинцовый гроб был открыт. В нем находились еще два гроба — один из красного дерева, другой металлический. Именно в нем покоилось тело императора, облаченное в полную форму пол­ковника гвардейского егерского полка, известную всей Франции. Голова и лицо императора были выбриты, шляпа лежала у колен, по местному обычаю внутренние стенки гроба выстланы толстым слоем шелка, подбитого ватой. Внизу у ног стояли два серебряных сосуда, в которых, по протоколу вскрытия, находились сердце и желудок. На одном из покрывал был виден серебряный орел. На груди — орденский знак, рядом с ним еще две награды — ор­ден Почетного легиона и Железная корона. Самое удивительное состояло в том, что лицо Наполеона полностью сохранило свои черты. Аббат Кокро позже напишет: «Мы увидели, что тело им­ператора было точно таким, как у человека умершего накануне. Двадцать лет смерть щадила его останки...»

После осмотра крышку закрыли, тщательно запаяли старый свинцовый гроб и положили его в такой же свинцовый, но новый, закрыв его большой пластиной, на которой было написано золо­тыми буквами:

Наполеон Император и король умер на Святой Елене 5 мая 1821

Эта пластина также была тщательно припаяна. Все поместили в саркофаг черного дерева, привезенный из Франции, закрыли, а ключ вручили господину де Шабо. На крышке саркофага золо­тыми поперечными буквами было выбито: Наполеон.

По окончании всех приготовлений саркофаг перенесли на шлюпки, переправив его затем к фрегату «Бель пуль». Наверное, каждый из присутствующих на этой церемонии подумал о стран­ном совпадении: 15 октября 1815 г. плененный Наполеон прибыл на Святую Елену, где шесть лет продолжалась его ссылка, а вмес­те с ней и медленная агония. И вот ровно через 25 лет — 15 ок­тября 1840 г. — его прах покидает остров, но на родину Бонапарт возвращается с триумфом.

18 октября фрегат с гробом императора отплыл из Джеймс­тауна, а в декабре флотилия приплыла к берегам, которые Наполеон выбрал местом своего последнего пристанища. Чем ближе суда подплывали к Парижу, тем больше народу собиралось на берегах Сены. Казалось, вся столица устремилась на встречу с тем, кто сделал ее великой.

15 декабря прозвучал сигнал к началу торжественной церемо­нии. С фрегата подняли тело и под пушечный салют перенесли в храм, где гроб поставили на помост, поддерживаемый кариа­тидами. Императорский катафалк прошел по всем главным ули­цам Парижа, миновав Триумфальную арку, Елисейские Поля, площадь Согласия и остановился у Дома инвалидов.

Во время всей процессии гвардейский оркестр исполнял тра­урные мелодии; вели боевого коня императора под седлом и уп­ряжью, которые служили Наполеону в его бытность первым консулом; конный отряд из офицеров сопровождал карету, за­пряженную четверкой лошадей; около ста всадников несли фла­ги французских департаментов и Алжира. Четыреста моряков с фрегата шли по обе стороны катафалка, за ними шествовали бывшие адъютанты, служащие Императорского дома, префекты, мэры Парижа и сельских коммун.

Катафалк установили в церкви Дома инвалидов, в самом цен­тре, под императорским орлом. Галереи и аркады были затянуты черной драпировкой с вышитым серебряными нитями наполео­новским вензелем. Церковь украшало множество гирлянд, лав­ровых венков, трофеев, щитов, скрещенных шпаг и знамен, одно из которых привезли со Святой Елены. Место под куполом, где стоял катафалк, превратилось в часовню для отпевания. Тысячи восковых свечей заливали неф сияющим светом. Величие цере­монии подчеркивал «Реквием» Моцарта, исполненный во время службы.

В 2 часа пополудни пушки Дома инвалидов провозгласили, что кортеж подошел к парадному входу. Архиепископ Парижа и его свита вышли навстречу и встали перед портиком. Апофеозом всей церемонии стал момент, когда ветеран битвы при Ваграме произнес: «Император!» Вперед вышел король, за ним следова­ли принцы. От имени Франции тело императора принял принц де Жуенвиль и возложил его шпагу на гроб. Париж снова при­нял своего правителя, признав подвиги героя национальной святыней...

Иногда говорят, что, диктуя «Мемориал Святой Елены», На­полеон сам создавал свою легенду. Такое утверждение сомни­тельно. Его легенда рождалась в Тулоне в 1793 г., укрепилась в Италии и Египте, достигла апофеоза во времена Консульства и Империи. Святая Елена — это ее терновый венец. Но что за венец и что за тернии! Он оставил после себя не только новую Европу, которая после него уже не будет прежней. Наполеон Бо­напарт дал последующим поколениями повод для самых простых и в то же время самых высоких размышлений о мужестве, о доб­лести и о величайшей на земле славе.

Коронованный старец

Отец Авель

Торжественной, но в то же время наполненной внутреннего дра­матизма была церемония вступления на престол 15 сентября 1801 г. императора Александра Павловича. Только близкие царю люди знали, что творилось в душе нового правителя России, ко­торый только что безмолвно согласился на убийство отца Павла I. Но ведь не напрасно граф Пален, один из организаторов убийства прежнего императора, сказал наутро Александру: «Довольно ре­бячиться, вступайте царствовать и покажитесь гвардии». Алек­сандр внял совету влиятельного вельможи и принялся царство­вать властно и достойно, хотя о той трагической ночи будет помнить всю жизнь.

Одним из первых указов нового царя стало учреждение комис­сии для пересмотра прежних уголовных дел. Среди прочих бумаг пересматривали и переписку о некоем монахе отце Авеле, который содержался в Петропавловской крепости с 26 мая 1800 г. за «разныя сочинения его». В марте 1801 г. Авель был отослан к митрополиту Амвросию для помещения в обитель по его усмотрению, после чего отправлен в Соловецкий монастырь. Позже, 17 октября, архангельский гражданский губернатор донес, что «Авель вследс­твие указа Священного синода из-под стражи освобожден и от­дан архимандриту в число иных монашествующих».

На свободе отец Авель провел весь 1802 г., написав за это вре­мя еще одну книгу, в которой было сказано, что Москва будет взята французами и сожжена, и указал время —1812 г. Известие о предсказании дошло до Александра, который в раздражении повелел заключить Авеля в Соловецкую тюрьму до тех пор, «пока не сбудутся пророчества». И пришлось Авелю просидеть десять лет и десять месяцев. Летопись так говорит о времени, проведен­ном священником в тюрьме: «И видел в них добрая и недобрая, злая и благая, и всяческая и всякая: еще ж такие были искусы ему в Соловецкой тюрьме, которые и описать нельзя...»

Москва, как известно, Наполеоном была взята, и в сентябре 1812 г. Александр I, вспомнив об удивительном предсказании, приказал князю Голицыну написать в Соловки с требованием монаха освободить. В повелении было написано: «Если жив, здо­ров, то езжал бы к Нам в Петербург. Мы желаем его видеть и не­что с ним поговорить».

Авеля освободили, снабдили его паспортом, деньгами и одеж­дой. Летопись повествует: «Отец же Авель, видя у себя паспорт и свободу во все края и области, и потече из Петербурга к югу, и к востоку, и в прочия страны и области. И обшед многая и мно­жество. Был в Царьграде, и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда же паки возвратился в Российскую землю». Поселился свя­той отец в Троице-Сергиевой лавре, жил тихо, мало общаясь с окружающими. Зачастили было к нему московские барыни с во­просами о дочерях да женихах, но инок отвечал, что он лишь мо­нах, а не провидец.

Писать все же Авель не бросил. К примеру, графине Прасковье Потемкиной он сообщал, что сочинил для нее несколько книг, которые вскоре вышлет. Однако пророчеств в них уже не было, поскольку в другом письме Авель сетует: «Я от вас получил не­давно два письма, и пишете вы в них: сказать вам пророчество то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне именным указом запре­щено пророчествовать. Так сказано, ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать в хартиях, то брать тех людей под секрет и самого монаха Авеля и держать их в тюрьме или в острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство, — в тюрьмах ли лучше быть или на воле. Я согласился ныне лучше ничего не знать, да быть на воле, нежели знать, да быть в тюрьмах и под неволею».