Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

Но с того момента, как сионизм начинает уклоняться от своей главной цели и начинает заниматься пропагандированием еврейского национального единства в самой России, правительство не может, конечно, ни в каком случае терпеть это новое направление в сионизме. Это могло бы привести к тому, что. в стране создадутся группы людей, которые были бы совершенно чужды и даже враждебны патриотическим чувствам, на которых базируется сила каждого государства.

В виду этого сионизм мог бы снова получить наше доверие только тогда, если б он вернулся к своей прежней программе деятельности. В этом случае сионизм мог бы рассчитывать на нашу моральную и материальную поддержку с того дня, когда какие-нибудь из его практических мероприятий помогли бы уменьшить еврейское население в России.

Эта поддержка могла бы состоять в протекции для сионистских представителей у турецкого правительства, облегчении деятельности эмиграционных обществ и даже предоставлении им субсидий, разумеется, не из общих государственных средств, но из специальных еврейских сборов.

Я считаю еще нужным добавить, что русское правительство, которое должно свое отношение к еврейскому вопросу согласовать с общими государственными интересами, никогда не отказывалось от основных принципов морали и человечности. Еще недавно оно расширило право жительства евреев в районе, предоставленном им; и ничто не мешает надеяться, что развитие подобного рода мероприятий поможет улучшить условия жизни русских евреев, в особенности, когда их число будет уменьшено, благодаря эмиграции. В уверении моих лучших чувств. В. Плеве. Петербург. 30-го июля».

Днем позже Плеве снова принял Герцля и на этот раз их беседа продолжалась больше часу. Плеве объяснил, почему Герцлю пришлось ждать несколько дней его письма. «Я не мог — сказал он — дать Вам письменное заявление по такому важному делу прежде, чем я не представил все это дело его величеству, царю. Он правит страной, он — самодержавный монарх. Было также важно, чтобы заявление, которое я должен был вам дать, не было заявлением временного человека, который завтра может быть уже не министром, а заявлением правительства. Я могу поэтому вам доверительно сказать, что я мое письмо представил царю и получил от него согласие передать его вам».

В дальнейшей беседе Герцль снова указал на необходимость облегчения положения евреев в самой России. Что касается сионистских стремлений, он особенно подчеркнул то большое значение, которое может иметь содействие русского правительства в Константинополе. Особенно было им подчеркнуто, как важна была бы личная интервенция у султана. Он также представил министру проект статута, который должен регулировать правовое положение сионистской организации в России. Беседа убедила Герцля, что Плеве намеревался окончательно запретить сионистское движение и что в данный момент оно переживает в России критический и решительный период, от которого зависит его дальнейшая судьба. Перед отъездом он отметил в своем «Дневнике»: «положение ясно: либо помощь административная и материальная, а также содействие у султана, либо запрет движения».

Петербургские сионисты устроили 30-го июля вечер в честь Герцля. Цель его прибытия в Россию держалась в тайне, но все понимали важность момента и настроение было очень серьезное. В речи, которую Герцль произнес на этом вечере, ясно чувствовались отзвуки того настроения, которое у него было вызвано в результате разговора с Плеве и письма.

«Я в России чужой, — сказал он, — но я очень глубоко связан с русскими сионистами в братской работе для будущего всего нашего народа. Я поэтому позволю себе разговаривать с вами так, как обычно разговаривает гость. Я должен здесь сказать нечто, что, может быть, не всем понравится, но в такие моменты, как сегодняшний, необходимо ясно и открыто высказать то, что думаешь. Я считаю, что самое важное — держаться за сионистскую программу, в свое время выработанную в Базеле. Мы должны высоко держать эту программу всеми нашими силами, стремиться ее осуществить, и не искать чего-нибудь нового, в особенности, не иметь побочных стремлений. Когда я говорю, что мы должны отказаться от всяких побочных работ, я, само собой разумеется, не думаю, чтобы мы от них отказались навсегда, но только теперь. Я не «буржуй», как наши враги стараются нас представить, но наша работа чрезвычайно тяжелая и она от нас требует концентрации и собирания всех наших сил на одном пункте, на одной цели. Наша чисто-сионистская программа требует от нас всей нашей энергии, всего человека. Надломленные души, половинчатые люди, люди, которые стоят одной ногой у нас, а другой где то вдали от нас, такие люди не могут быть полезны нашей организации. Вы можете мне поверить, что для нас плохо, если мы будем смешивать побочные принципы с основами нашего движения»...

Эти же мысли Герцль высказал в более ясной форме в беседе, которую он имел с руководителями петербургских периодических изданий.

В радикальных еврейских кругах были недовольны приездом Герцля в Россию после Кишиневского погрома и его переговорами с Плеве. В связи с этим во многих еврейских городах распространились слухи, что на вождя сионистского движения было произведено в Петербурге покушение и что он был убит. Со всех концов России летели в редакции еврейских петербургских газет бесчисленные телеграммы с запросами относительно состояния здоровья Герцля и несчастья, которое якобы с ним произошло, и так далее. Как ни безосновательны и дики были все эти слухи, они тем не менее беспокоили даже некоторых из сотрудников Герцля, в особенности, известного сиониста, доктора Брука из Витебска, который в то время находился в Петербурге.

«Последний день в Петербурге, — отмечает Герцль в своих «Дневниках», — мне доктор Брук несколько испортил; с большим волнением он меня отговаривал ехать в Вильно, так как там со мной может случиться что-нибудь дурное. Я ему объяснил, что я не хочу быть смешным — не посетить теперь Вильно, — после того, как я им это обещал. А для того, чтобы избавиться от доктора Брука, я его якобы «предосторожности ради» послал вперед в Вильно, чтобы ориентироваться относительно тамошней обстановки».

2-го августа Герцль выехал из Петербурга заграницу, по дороге он на полдня остановился в Вильно. Тамошняя администрация не позволила устроить в его честь банкет. Тайные агенты следили за каждым шагом Герцля. Полиция разгоняла евреев, которые скоплялись на улицах, по которым проезжал Герцль. Вечер Герцль провел в интимном кругу виленских сионистов и общественных деятелей. Сердечное отношение, которое Герцль здесь ощущал, невероятная восторженность, с которой его приветствовали массы на улицах, несмотря на большие затруднения со стороны полиции, произвели на Герцля глубокое впечатление. «День в Вильно я никогда не забуду; — это не банкетная фраза», отметил он в своем дневнике.