Царь Федор Алексеевич, старший брат Петра Великого - Андрей Петрович Богданов

Забыв истину, что «во многом совете спасение», новые правители, сами «мелкие люди», запустили ужасный процесс: напрасные смерти видных людей, вызывающие «великую молву и смущения»; ненавистные гражданские законоположения; «добрых обычаев смущение, а мерзких прозябание». Как итог — «великие будут сеймы многонародные и частые» на пагубу вельможам, боярам и начальникам. «Подданные восстанут против правителей своих за то, что сердца их опечалены и тоскою наполнены».

Попытки мудрых вельмож успокоить страну провалятся; «казна истощится». Государство разоряется, когда «начальники больше печалятся о корысти своей и о достоинстве над иными честью, нежели о добром деле всего государства». За междоусобием в верхах крадется смута, «а за смутою погибель государству последует: ибо из малой искры огня великий пламень происходит!»{287}.

Мудрые говорят о пагубности заведения в стране иноземных обычаев: будь то государственное право, организация и управление — или просто одежда, обувь, пища и питье. Ликург, запретивший спартанцам любые заимствования, «то не для того делал, чтобы у иноземцев чести унимать или чтобы их ненавидеть — но чтобы… в обычаях и делах оного государства не была бы перемена». В особенности речь о заимствованиях убыточных: за потерей богатства следует «хотение приступиться до чужого имущества… И за таким делом смущение и мятеж происходит в государстве, а после — разорения царств».

«Удобно слава государства того погибает, где владеют злоба, неправда и хитрость в лукавстве. Того ради всякие властители всяких государств зело должны беречь то крепко, чем бы целость государства своего содержать могли и себе бессмертную славу на веки оставили». В России же сбывается пророчество Исайи от Господа: «поставлю юношей князьями их и ругатели обладают ими»!

В самом деле, задает вопрос историк вместе с гласом народа: «Как можно содержать в мире многое множество людей, не возъимев в судах правосудства?! Если того не будет — от таких правды устраняющихся дел как в иных прежде государствах велия изменения были, так и здесь конечно некое изменение в государстве произойдет!» Альтернатива правосудию — неправедный страх. Удержит ли он народ в покорности? Забыли, пишет в гневе Медведев, мудрых совет: «Бойся того, кто тебя боится. Ибо кого боятся — того обще ненавидят, а кого ненавидят» — тому готовят погибель.

* * *

Шум за окнами Крестовой палаты тем временем усиливался. Караул, на который возлагал превеликие надежды патриарх Иоаким — лучшие пехотные полки русской армии, весь регулярный состав московского гарнизона — «не возмогая» более терпеть грабеж, порабощение и лютое мучение от своих полковников, прислал в Кремль единую делегацию с требованием примерно расследовать преступления одного полковника. Сомнительно, чтобы участники пира у патриарха уяснили детали случившейся смуты, тем паче, что и современники передают события 23–24 апреля несходно{288}.

Опустив красочные описания деяний героев и жутких преступлений полковника Грибоедова, можно заключить, что избранные всеми полками делегаты рвались со своей челобитной во дворец к государю. Начальство Стрелецкого приказа во главе с суровым старцем Ю. А. Долгоруковым и действовавший от царева имени Языков пытались заковать их в железа и примерно казнить кнутом. Власти не учли, однако, существенной детали: охрану Кремля тоже несли стрельцы, и кроме поддержанных горожанами участников волнений иной реальной военной силы в столице не было.

В результате челобитчики прошли-таки во дворец и говорили с государем, вышедшим «к переграде» (отделявшей на лестнице от Боярской площадки личные покои царской семьи — «Верх» — от общих палат и переходов). По всем версиям, Федор Алексеевич немедля велел провести над Грибоедовым строгое расследование. Оно состоялось, несмотря на яростное сопротивление Языкова — коего не случайно обвиняют резче, чем руководство Стрелецкого приказа.

24 апреля 1682 года, как мы уже знаем, в разрядных книгах было записано последнее распоряжение умирающего государя, которое в корне меняло ситуацию: «Семена послать в Тотьму, и вотчины отнять, и ис полковников отставить». Царь четко указал, на чьей стороне правда и столь тяжко преступление неправедного начальника. Но указ этот не был объявлен. Грибоедова подчеркнуто скоро выпустили из тюрьмы.

А 27 апреля патриарх Иоаким благословил беззаконие такого размаха, такой степени цинизма, что государство содрогнулось, зашатался трон и только «зазорное лицо», теремной цветок, слабая девица царевна Софья противопоставила разразившейся гражданской буре острый государственный разум и несгибаемую волю{289}.

Всенародно и единогласно

От этой знакомой до боли формулы бывшим гражданам Страны Советов делается не по себе. Одно упоминание, что по общепринятой версии именно так, «всенародно и единогласно», был в обход старшего брата и законного наследника 16-летнего Ивана Алексеевича избран на престол 10-летний царевич Петр Алексеевич (в будущем предпочитавший именоваться Петром Первым, Великим или попросту Отцом Отечества), должно, по здравому рассуждению, сказать нам достаточно о захвате власти в России 27 апреля 1682 года{290}.

Истинный ход событий был прост. Днем 27 апреля 1682 года, между 12-м и 13-м часом после рассвета, в Кремле произошел дворцовый переворот. Трапеза 23-го числа у патриарха стала зримым признаком объединения вокруг Иоакима подавляющего большинства аристократов и придворных чинов. При первом известии о кончине государя — с указанием времени коей даже официальные источники путаются — духовенство окружило маленького Петра, коему тут же без рассуждений присягнули «бояре, окольничие, и думные, и ближние люди».

Одновременно заранее определенные лица привели к кресту представителей нижних дворцовых чинов и служащих центральных приказов, опечатали Большую казну, Казенный двор и мастерские палаты. Особое внимание было обращено на то, чтобы «уговорить» к присяге московский гарнизон, начиная, естественно, с дежурившего в Кремле стрелецкого полка А. Карандеева. С помощью духовенства, крестоцелование гвардейских полков началось успешно, и только некоторое время спустя, в удалении от энергичного патриарха, процесс принятия присяги младшему царевичу вместо старшего начал пробуксовывать.

С объяснением, почему собственно следует целовать крест «меньшему брату мимо большего», первоначально не мудрствовали. Светские чиновники и посланцы Иоакима по всем концам столицы объявляли, что почивший государь самолично «вручил» скипетр младшему брату. О сем начали было извещать и «иноземных потентатов». Однако уже в первых числах мая правители, нагло поправшие права 16-летнего царевича Ивана Алексеевича в условиях острого народного негодования на «неправды и нестерпимые обиды», оказались в сложной ситуации. Москвичи, которых смена власти коснулась в первую очередь, не отказались присягнуть мальчику царской крови, но не пожелали подчиняться людям, презревшим правду даже в наследовании трона.

«Что же ныне, при сем государе Петре Алексеевиче, который млад и на управление не способен, те бояре и правители станут в этом царстве творить?» — риторически вопрошали стрельцы, солдаты, зажиточные горожане, наемные работные люди и