Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

каждый, а Еврипид — десятью». Вероятно, точно так же читательские симпатии составителей и переписчиков проявились и при составлении других позднейших сводов и сборников афинских трагиков.

Призма времени — вещь странная и неоднозначная. Мы не можем сказать, наверное, что сквозь нее всегда проникают только лучшие творения человеческой мысли, достойные остаться в веках. Но в отношении Еврипида можно предположить, что причиной его популярности в более позднее время стали как раз те отличия от других драматургов, которые были препятствием к обретению признания у современников. Мы хорошо видим их на примере «Медеи».

У Еврипида в центре внимания всегда человек. В «Орестее» боги действуют вместе с людьми; в «Царе Эдипе» провозглашенная богами воля судьбы является пружиной действия; в «Медее» единственный след трансцендентного — колесница Гелиоса с драконами, на которой Медея уносится прочь из Коринфа, и это явный «бог из машины». Ореста ведет фамильное проклятие и повеление Аполлона, Эдип безуспешно борется с руководящим его жизнью суровым роком, зато Медее никто ничего не велит, не предсказывает, не помогает: она сама и суд, и судьба для ближних и дальних, да и для самой себя.

Афинская школа. Собрание греческих философов, спорящих с апостолом Павлом. Гравюра по Рафаэлю, 1550 г.

Любой настоящий художник умеет вызвать сочувствие к своему герою, чтобы тот ни натворил; этот факт очевиден сегодня, но для античности он был внове. Само собой разумелось, что зрительского участия заслуживают Орест и Эдип, чьи преступления были бедами, обусловленными волей бога или судьбы. Но Еврипид заставляет зрителя невольно сопереживать Медее — колдунье, убивающей своих детей лишь затем, чтобы отомстить неверному мужу, женщине, попирающей законы, творящей страшную, злую, но главное — свою собственную волю. Еврипид словно делает соучастниками ее преступлений все семнадцать — или тридцать! — тысяч зрителей театра Диониса в Афинах. Для V в. до н. э. это было слишком сложным чувством. Еврипид опередил свое время минимум на половину тысячелетия, а может быть, и гораздо больше.

«На позлащенной колеснице

Она свергает столу с плеч

И над детьми, безумной жрицей,

Возносит изощренный меч.

Узду грызущие драконы,

Взметая крылья, рвутся ввысь;

Сверкнул над ними бич червленый, —

С земли рванулись, понеслись.

Она летит, бросая в долы

Куски окровавленных тел,

И мчится с нею гимн веселый,

Как туча зазвеневших стрел…»[43].

Глава 5

Литература Древнего Рима

В древности неподалеку от Афин существовала обширная оливковая роща, которая называлась Академия, в честь некоего мифологического Академа, который указал братьям Кастору и Полидевку место, где Тесей прятал их впервые похищенную сестру, прекрасную Елену — помните такой сюжет? В роще Академии философ Платон проводил беседы с учениками, а впоследствии открыл школу, или гимнасий, для изучения философии, математики, политики, астрономии и естествознания. Эта школа продолжала работать и после смерти Платона, так что Академия стала центром притяжения для философов и ученых всего античного мира, поэтому имя рощи дало название для высших учебных заведений во всем мире.

В 88 г. до н. э., во время осады Афин, римские солдаты полководца Луция Корнелия Суллы вырубили священную оливковую рощу под корень: то ли нужна была древесина для стенобитных орудий, то ли для того, чтобы противник не укрывался в «зеленке». Разумеется, Сулла знал, что такое Академия, но слова «философия» и «культура» были для него, как для истинного военного, пустым звуком. Это бесцеремонное уничтожение римскими легионерами центра греческой научной и философской мысли символизирует безусловную военную и политическую победу Рима над Грецией. В культурном же отношении римляне, образно говоря, пересадили все вырубленные академические оливы в окрестности своего Вечного города, предварительно тщательно зарисовав схему дорожек, полян и лужаек.

Платон. Рисунок по Рафаэлю (1483–1520) Ок. 1793 г.

Знаменитый труд Николая Альбертовича Куна, на который мы так часто ссылаемся, называется «Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима», однако от Рима там только латинские варианты имен греческих богов, указанные в скобках. Это наилучшим образом отражает особенность культуры и литературы Древнего Рима: по отношению к греческой литературе она, по самому комплиментарному определению, преемственна, а если говорить прямо — вторична.

Изначально Рим был небольшим латинским полисом в окружении недружественных племен: на севере его развитие сдерживали этруски, с востока угрожали италийские племена. Архаические формы искусства слова тех веков — в основном, хоровые и застольные песни — сохранили до нашего времени полумифические, полуисторические легенды о Ромуле, Реме и Кориолане, бытовавшие в устной форме в те времена, когда в греческом культурном пространстве уже существовала сольная лирика, письменный эпос и развитая драматургия. Ранний Рим тоже знал игровые представления: от этрусков пришли переклички комическими куплетами, которыми обменивались два полухория — так в русской традиции иногда поются частушки; от италийцев — комические бытовые сценки: персонажи в характерных масках — дурак, обжора, злодей — разыгрывали короткие анекдоты. Рим в искусстве никогда не продуцировал ничего самобытного, однако это компенсировалось очень высокой степенью военного и политического развития. К письменной форме литературы на латинском языке римляне кое-как пришли только к III в. до н. э., когда консул Аппий Клавдий, по прозвищу Слепой, стал записывать свои публичные речи. Не самое впечатляющее культурное достижение, однако к этому времени Рим как единое государство уже не только полностью доминировал на Апеннинском полуострове, но и нанес в Пунических войнах поражение могущественному Карфагену, распространив свое господствующее влияние на все западное Средиземноморье. В Риме сложилась эффективная система управления армией и государством, основанная на ценностях развитой патриархально-военной культуры: благочестие (pietas) как преданность заветам богов и предков, верность (fides), серьезность (gravitas), постоянство (constantia) и доблесть (virtus). Дисциплина в войсках, диктатура законов и власть отца в семье были непререкаемыми. Римский гражданин должен был безусловно ставить выше всего благо государства, потом семьи, и лишь потом — свое собственное.

Огонь. Гравюра 1564 г. Художник: Филипп Галле

Такая культурная парадигма вовсе не способствовала развитию искусства, философии и литературы, которые не могут существовать в директивных идеологических системах, не терпят солдафонства, единомыслия и нуждаются в свободе для мысли и чувства. Однако вновь приобретенный статус мировой державы требовал не только политического, но и культурного соответствия, поэтому римляне, не имея собственных возможностей, чтобы создавать, начинают активно заимствовать. Культура начинается с культа — и Рим активно