Царь Федор Алексеевич, старший брат Петра Великого - Андрей Петрович Богданов
Царь Федор Алексеевич, старший брат Петра Великого читать книгу онлайн
Книга Андрея Богданова — это попытка вернуть русской истории забытого ею царя-преобразователя. Федор Алексеевич, единокровный брат Петра Великого, занимал трон чуть более шести лет. Распространено мнение о его неспособности к самостоятельному правлению, поскольку, как и все сыновья Алексея Михайловича от Марии Милославской, он страдал наследственным недугом. Но это не значит, что блестяще образованный Федор Алексеевич был слабым царем. Он отменил местничество, реформировал армию, установив единую систему чинов (в целом сохранившуюся доселе!), реорганизовал государственный аппарат, провел перепись населения, учредил единое налогообложение, ввел при дворе европейское платье, основал первые дома призрения, выдавал беспроцентные кредиты на каменное строительство, утвердил принципы организации в Москве университета и т. д. — словом, создал по меньшей мере почву для реформ, которые позже станут неотрывны от имени его младшего брата.
Андрей Богданов — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.
В просьбе царя озаботиться поставлением священников в православные районы за шведской и польской границами архиереи не отказали — при условии, что делегаты от соответствующих общин доберутся до них с удостоверяющими их потребность документами. Не отказал патриарх со товарищи и в просьбе снять из «Чиновника», по которому принимали присягу служилые люди, самые «страшные и непрощаемые клятвы, которые к тем делам и неприличны». Вместе с тем царю было заявлено, чтобы он сам «указал отставить церковные казни… и вечною смертью их не убивать», а «изволил тем людям наложить свой государев указ, прещение и страх по градским законам».
В шестом и седьмом предложениях Федор Алексеевич заботился о сохранности и наилучшем использовании святых реликвий Успенского собора и своей дворцовой Благовещенской церкви. Архиереи ответили индифферентно: «то должно чиниться по воле великого государя». Восьмое предложение — заделать двери в монастыри из мирских домов — прошло без обсуждения. Известная уже нам идея устроения богаделен и госпиталей «от его государевой казны» также прошла без обсуждения. Архиереи потратили на этот вопрос едва ли больше времени, чем на следующий, десятый по счету: о запрещении нищим побираться в церкви во время службы. Предложение за номером одиннадцать — чтобы церковнослужители не застраивали для личных нужд земли, отведенные под кладбища (интересно, что именно государь заботился об этом), — архиереи сами рассматривать не стали и отослали в Земский приказ. Зато они согласились, что в праздники нельзя пускать прихожан в храмы с едой и питьем. Они также согласились ограничить строительство пустыней, но опять-таки потребовали для этого государева указа.
Вообще тон Федора Алексеевича и духовных владык сильно различается. Царь считал, что «простолюдины, не ведая истинного писания», принимают множество всяких тетрадок, столбцов и прочей неформальной литературы, свободно ходившей по Москве и продававшейся на Спасском мосту, за истину, и предлагал за пунктом четырнадцать их «остерегать», а рукописи «свидетельствовать с Печатного двора». Собор же предложил отрядить светского и духовного чиновников с «караулом стрельцов», чтобы таких людей хватать и в Патриаршем приказе им «чинить смирение, смотря по вине, и имать пени по рассмотрению».
С пятнадцатым предложением — бесплатно заменять на казенном Печатном дворе все книги старой печати, продаваемые в Москве, на новые — архиереи согласились. Наконец, на шестнадцатый пункт, в котором царь указал на множество «палаток и деревянных амбарцев», самочинно превращенных в Москве в часовни и собирающих по праздникам множество народа, архиереи отвечатили: «Чтобы в (тех) часовнях святым иконам быть, которые близко (от) караулов».
Да, во второй половине XVII века верхи Русской православной церкви, к великому ее несчастью и вопреки воле многих верующих, упорно стремились спрятаться за «караул» и вполне закономерно превратились в начале следующего столетия в духовный департамент военно-полицейской империи. Как ни печально, даже столь истово благочестивый монарх, как Федор Алексеевич, пришелся им не ко двору. Именно патриарх Иоаким возглавил оппозицию ему, провалил и извратил реформу гражданских и церковных чинов. Опасаясь, что царевич Иван Алексеевич может способствовать продолжению курса единокровного и близкого с ним по образованию брата, архипастырь стал видным членом заговора, приведшего «в тот же час» после смерти Федора на неостывший престол Петра. Воистину, высшие иерархи сами напрашивались на дубину своего ставленника и избранника!
Кончина преобразователя
Автор эпитафии царю Федору в Архангельском соборе не преувеличивает, что смерть великого государя в разгар реформ была трагедией для России. Мы видели, сколь много полезного для страны царь задумал и энергично реализовал в области просвещения и налогообложения, военного, гражданского и церковного строительства. Древняя мудрость гласит: не суди о человеке только по тому, как он жил, — сначала узнай, как он умер. Дела, которыми был занят государь в месяцы, недели и дни перед смертью, лучше всяких рассуждений позволяют нам понять глубину убеждений и силу характера самодержца-реформатора.
Даже смертельно больной, Федор Алексеевич не сдавался. У него были и другие советники среди духовенства, кроме постоянно пребывавших при дворе архиереев. Государь, например, часто приглашал к себе знаменитого строителя Флорищевой пустыни Илариона, останавливавшегося в Москве в доме своего родича, художника Симона Ушакова. Этого подвижника царь поставил во главе архиепископии Суздальской и Юрьевской, преобразованной по его плану в митрополию{281}. Известный независимостью взглядов архиепископ Суздальский и Юрьевский Маркелл был поставлен в «новоучиненную митрополию» Псковскую и Изборскую. Архиепископ Симеон на своей смоленской кафедре стал первым митрополитом. Последняя, «без мест» разрядная книга царствования Федора, оставшаяся в черновике, сообщает, что 5 февраля 1682 года архимандрит Сергий из далекого Новоторжского монастыря стал архиепископом Тверским и Кашинским (кафедра пустовала). Сразу по поставлении по царскому указу боярин князь Ю. С. Урусов со свитой проводили нового владыку к Федору Алексеевичу{282}.
На следующий день Федор Алексеевич вновь напомнил духовенству «о делах, которые требуют исправления, вначале к ограждению святыя Церкви, а потом христианам на распространение, противникам же церковным на искоренение». Царь писал, что начало его делу положено: патриарх с освященным собором «соизволили» (то есть дали согласие) поставить митрополитов и архиепископов по степеням, «так, как в том его царском возвещении написано». Раз епархии утверждены, следует «на умножение хвалы Божией именоваться им, архиереям, теми городами, которые в его царской державе имениты суть», соответственно первым чинам наместников, а «того не исполнено»{283}.
С точки зрения того, как исполнялись желания Федора Алексеевича русскими иерархами, показательна история с Никоном. Несмотря на то, что «многие соборы у архиереев были, чтобы его, Никона, оттуда из (Ферапонтова. — Авт.) монастыря не брать», государь настоял на своем и разрешил Никону вернуться в Новоиерусалимский монастырь. Никон скончался по дороге и по указанию патриарха должен был быть погребен как простой монах. Трудно поверить, что Федор Алексеевич лично участвовал в похоронах (хотя об этом пишет современник), но царь решительно потребовал, чтобы Никона поминали как патриарха. Архиереи отказались наотрез, тем более что Никона осуждал Большой собор с присутствием восточных патриархов. Тогда государь обратился к последним: Никон был реабилитирован грамотами патриархов Иакова Константинопольского, Парфения Александрийского, Неофита Антиохийского и Досифея Иерусалимского. Мнения русских иерархов больше не требовалось, при этом задолго до получения грамот государь приказал погребать и поминать Никона как патриарха{284}.
Федора Алексеевича особенно
