Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Цветухин сказал Пастухову:

- Это тот товарищ Извеков, который был тогда - помнишь? - мальчиком.

- Ну, уж не таким мальчиком, - вскользь бросил Кирилл, отходя за стол, к Рагозину. - Что тут у вас?

Петр Петрович сказал со смешком:

- Видно, ходит молва, что я рогат: пришли меня взять за рога.

Цветухин принял смешок за добрый знак.

- Втроем-то как-нибудь осилим? А может, и товарищ Извеков поддержит? Я насчет нашей студии. Полагаю, не трудно догадаться, о чем мы хотим просить.

- Не знаю, как товарищу Извекову... а мне не очень трудно.

- Воображаю! - улыбнулся Цветухин. - К вам все приходят не иначе как с большими запросами. Но мы, люди искусства, привыкли, как говорится, по шпалам пешочком.

Рагозин протянул руку:

- Смета с вами?

- Смету мы немедленно представим - как только получим первое ассигнование. Мы хотели бы в принципе договориться о тех суммах...

- Вон ведь что! - рассмеялся Рагозин, не давая Цветухину досказать. Вынь да положь денежки. Найдем, как истратить! У вас, что же, и на смету финансов не хватило? Вы при отделе искусств, что ли, находитесь?

- Нет, мы, так сказать, самостоятельны. Вернее, мы считаемся кружком при гарнизоне, в красноармейском клубе.

- Так ведь у Красной Армии на всякое дело есть свои ассигновки. При чем тут я?

- Дело в том, что... - собрался с духом продолжать Егор Павлович, но Рагозин все перебивал.

- Чем, собственно, вы занимаетесь, ваша эта студия?

- Мы... драматическая студия.

- Что же вы такое делаете?

- Мы... естественно, играем, - пожал плечами несколько задетый Цветухин.

- Ну, понятно. А для кого, для чего?

- Играем? Разумеется, для зрителя... чтобы зритель... Надо сказать, как студия, мы преследуем главным образом воспитательную цель. Но...

- То есть воспитание зрителя? Так?

- Само собой. Однако сначала мы учим, образовываем, создаем будущих исполнителей, ну, актеров, вот - актрис...

Цветухин взглянул на Аночку, не столько чтобы продемонстрировать, каких актрис он создает, сколько призвать ее к совместному наступлению.

Пастухов, сперва безучастный и немного напыщенный, все больше начинал развлекаться, с любопытством ожидая, к чему приведет эта канитель. Интерес его сосредоточился преимущественно на Егоре Павловиче, словно его забавляло, что тот натолкнулся на афронт.

- Но вы получаете деньги от клуба? - не унимался Рагозин.

- Клуб согласен давать на обычные занятия кружка. Но нам нужна оплата актерского труда, всей нашей работы в целом.

- Я понял - у вас ученики? О какой же оплате речь? Руководителей, да?

Цветухин встал. Он решил заставить наконец себя слушать. Он был внушителен.

- Я должен сказать о наших основных целях. Это революционные цели, и вы к ним отнесетесь, я убежден, с уважением.

Он метнул сердитый взор на Пастухова, осуждая его позицию наблюдателя.

- Основная идея моя - создание революционного театра. Что я под этим понимаю? Актер носит в себе лишь то, что есть в зрителе. Каков зритель, таков актер. Зритель мечтает, и актер полон полета в неизведанное. Зритель подавлен буднями, и актер ползет с ним по низинкам. Забурлит у зрителя страсть - тогда и актера не удержать от экзальтации. Для того чтобы эта гармония между зрителем и актером прозвучала, театр должен быть свободен от предвзятостей. Мы объявляем войну рутине, условностям, всяческой старинке. Громоздкий, вросший в землю театр из храма искусства давно стал его тюрьмой. Сценические традиции стали оковами актера. Мы хотим вывести искусство из тюрьмы и вернуть его в храм. Мы разбиваем цепи на руках и ногах актера. Наш храм будет походным. Наш актер будет в вечном движении. Он будет зеркалом жизни. Сейчас мир объят огнем, и не время представлять в театре домашние сценки. Наша цель - душевная буря на сцене, отвечающая буре страстей в жизни!

Цветухин припечатал рот нижней губой, сел, но и сидя будто все еще стоял - так распрямился и возрос весь его стан.

Рагозин сказал мягко:

- Отвлеченно немножко... Как вы все это... практически-то, а?

- Практика родится из наших убеждений, - по-прежнему на высокой ноте продолжал Цветухин и повел рукой на Аночку, - а наши убеждения - молодость. Мы, профессиональные актеры, обучаем молодежь только технике. Молодежь делает главное: она учит нас своей вере в жизнь и революцию.

- Вы тоже участвуете в этой студии? - неожиданно спросил Извеков у Пастухова.

Александр Владимирович подождал с ответом, точно желая отделить свое слово ото всего, что было сказано.

- Нет. Я здесь новый человек. Студия возникла без меня. Но эти идеи, до известной степени, для меня не новы.

- И вы разделяете их?

- Я согласен, что Егор Павлович несколько отвлеченно высказался. Практически дело идет о молодом передвижном театре. По-моему, мысль следует поддержать. Я, впрочем, не вижу, чтобы она заключала в себе угрозу старому бедняге - традиционному театру.

- Посмотрим! - воинственно заметил Цветухин.

- Это мое мнение, и я не хочу возражать. Наоборот, я вполне поддерживаю... живое начинание с таким талантливым руководителем, как Егор Павлыч. Хотя, говорю, не вижу в самой мысли какой-нибудь театральной революции.

- Ну, конечно, где нам тягаться с тобой по части революции! - шутливо сбормотал Цветухин и остановил себя, и тотчас увидел, что поздно жалеть, потому что Извеков сразу же, как подсказку, перехватил его слова:

- Да, я читал. Вы, оказывается, участвовали в революции? Вы какой партии?

Александр Владимирович снова выдержал достойную паузу:

- Я никогда не принадлежал к партиям.

- Но были в подполье?

- Нет, - сказал Пастухов решительно.

- Это утка? - спросил Извеков.

Пастухов немного спал с лица. Отыскивая поворот разговору, он приметил раскаяние Цветухина, тотчас смыл ладонью со своих губ недовольство и неслышно засмеялся.

- Эмбрион утки. Преувеличение. Меня вместе вот с Егор Павлычем охранка подозревала в распространении ваших листовок, товарищ Рагозин. И это все. Вы ведь, кажется, печатали листовки?

- Вы были арестованы? - в свою очередь, спросил Рагозин.

- Нет, обошлось допросами.

- Но все-таки, значит, пострадали?

Рагозин внезапно расхохотался. Все недоумевали. Он хохотал и хохотал, вытирая кулаком слезы, так искренне, что рассмешил Аночку, и тогда все заулыбались.

- У меня такой день, - качал он головой. - Ко мне всегда приходят пострадавшие от Рагозина. А нынче, кто ни придет, оказывается пострадавший за Рагозина. Везучий этот Рагозин!

Он вдруг серьезно посмотрел на Кирилла:

- Один ты, видно, не пострадал ни от меня, ни за меня.

- Тут ты можешь быть спокоен, - так же серьезно отозвался Кирилл и обратился к Пастухову: - Мне интересно, вы действительно не находите ничего революционного в работе студии?

- Ничего, - с чувством реванша отрезал Александр Владимирович. Обыкновенный кружок начинающих любителей. Тот же занавес, те же ходули. Только что нет своего театра, где играть.

- Ну и союзничка вы себе отыскали! - прищуриваясь на Цветухина, опять засмеялся Рагозин.

- К сожалению, я ошибся, - с негодованием ответил Егор Павлович.

- Я обещал поддержать твою просьбу о деньгах, а вовсе не твои принципы.

- Александр Владимирович! - с горячей болью вырвалось у Аночки. - Уж лучше бы вы молчали!

Она вся устремилась вперед, сжав крепко руки, будто удерживая себя, чтобы не вскочить. Кирилл, взглянув на нее, резко отошел от стола и пристроился на подоконник, наблюдая оттуда Пастухова, который тотчас распалился:

- Почему я должен молчать, если меня спрашивают? Я размышлял о судьбах искусства никак не меньше Егора Павлыча и вправе высказать свои убеждения. Егор Павлыч говорит о вечном движении, о зеркале жизни. Но вечное движение существует только в головах доморощенных изобретателей perpetuum mobile, а вон возьмите "Зеркало жизни" - там показывают "Отца Сергия"... Что покажете вы в своем театре? Шиллера? И это революция? Уж если революция, то выходите на городскую площадь, на улицу. Сооружайте струги, пусть ватаги Степана Разина проплывут по Волге, а народ будет смотреть с берега, как разинцы выдергивают царских воевод вместо парусов и топят в реке изменников своей вольнице.

- Ты сочинишь нам тексты для такого зрелища? - вставил Цветухин.

- При чем здесь я? Ведь это ты претендуешь на переворот в искусстве. Я считаю - были бы таланты, а зритель будет счастлив без переворотов.

- А почему бы вам, правда, не сочинить для студии революционную пьесу? Таланты, наверно, найдутся, - сказал Извеков.

- Мы уже просили Александра Владимировича, это было бы замечательно! порывисто обернулась к нему Аночка.

- В самом деле, - в голос ей вторил Кирилл, - если мы уговорим Петра Петровича субсидировать студию, будут и средства на хорошую постановку.

- Вон он где, союзник-то! - сказал Рагозин. - Тратить народные деньги на журавля в небе меня не уговоришь.

Аночка быстро привстала.