Как Николай II погубил империю? - Александр Иванович Колпакиди

Такая вот мелкая история. Как господин полковник ради своих понтов оставил команду разведчиков без обеда. Сразу после Февраля, кстати, он тихо куда-то слился, и неудивительно — солдатский комитет многое бы ему припомнил.

А вот и общий портрет, кисти того же Троцкого — кстати, одной из его профессий была военная журналистика. Врет, конечно — правду ведь пишут только монархисты…

«Мобилизовано было около 15 миллионов человек, которые заполняли депо, казармы, этапные пункты, толпились, топтались, наступая друг другу на ноги, ожесточаясь и проклиная. Если для фронта эти человеческие массы были мнимой величиной, то они являлись очень действительным фактором разрухи в тылу. Около 51/2 миллиона числились убитыми, ранеными и в плену. Число дезертиров росло. Уже в июле 1915 года министры причитали: “Бедная Россия. Даже ее армия, которая в былые времена наполняла мир громом побед… и та оказывается состоящею из одних только трусов и дезертиров”.

…Все искали, на кого бы свалить вину. Обвиняли поголовно евреев в шпионаже. Громили людей с немецкими фамилиями… Штабы и Дума обвиняли двор в германофильстве. Все вместе завидовали союзникам и ненавидели их. Французское командование щадило свои армии, подставляя русских солдат. Англия раскачивалась медленно. В гостиных Петрограда и штабах фронта мило шутили: “Англия поклялась держаться до последней капли крови… русского солдата”. Эти шуточки ползли вниз и доползали до фронта. “Все для войны! ” — говорили министры, депутаты, генералы, журналисты. “Да, — начинал размышлять в окопе солдат, — они все готовы воевать до последней капли… моей крови”.

Русская армия потеряла за всю войну убитыми более, чем какая-либо армия, участвовавшая в бойне народов, именно около 21/2 миллиона душ, или 40 % потерь всех армий Антанты[127]. В первые месяцы солдаты гибли под снарядами, не рассуждая или рассуждая мало. Но у них накоплялся со дня на день опыт, горький опыт низов, которыми не умеют командовать. Они измеряли масштаб генеральской путаницы бесцельными передвижениями на отстающих подошвах и числом несъеденных обедов. От кровавой мешанины людей и вещей исходило обобщающее слово: бессмыслица, которое на солдатском языке заменялось другим, более сочным словом…

Во время отступления из Галиции издан был секретный приказ верховного главнокомандующего: пороть солдат розгами за дезертирство и другие преступления. Солдат Пирейко рассказывает: “Стали пороть солдат розгами за самый мельчайший проступок, например за самовольную отлучку из части на несколько часов, а иногда просто пороли для того, чтобы розгами поднять воинский дух”. Уже 17 сентября 1915 года Куропаткин записывал, ссылаясь на Гучкова: “Нижние чины начали войну с подъемом. Теперь утомлены и от постоянного отступления потеряли веру в победу”.

В это же приблизительно время министр внутренних дел отзывался о находящихся в Москве 30 000 выздоравливающих солдат: “Это буйная вольница, не признающая дисциплины, скандалящая, вступающая в стычки с городовыми (недавно один был убит солдатами), отбивающая арестованных и т. д. Несомненно, что в случае беспорядков вся эта орда встанет на сторону толпы”. Тот же солдат Пирейко пишет: “Все поголовно интересовались только миром… Кто победит и какой будет мир — это меньше всего интересовало армию: ей нужен был мир во что бы то ни стало, ибо она устала от войны”».

А ведь это всего-навсего осень 1915 года, прошел лишь год войны, и уже такой блистательный результат! На фронте росло глухое недовольство. Вдобавок ко всему в чью-то умную голову пришла идея отправлять на позиции разного рода «неблагонадежный элемент» — радикально настроенных студентов, забастовщиков. Это было все равно, что подкинуть огоньку в ворох соломы.

«…Первоначально разрозненные революционные элементы тонули в армии почти бесследно, — пишет Троцкий. — Но по мере роста общего недовольства они всплывали. Отправка на фронт, в виде кары, рабочих-забастовщиков пополняла ряды агитаторов, а отступления создавали для них благоприятную аудиторию. “Армия в тылу и в особенности на фронте, — доносит охранка, — полна элементами, из которых одни способны стать активной силой восстания, а другие могут лишь отказаться от усмирительных действий”. Петроградское губернское жандармское управление доносит в октябре 1916 года, на основании доклада уполномоченного Земского союза, что настроение в армии тревожное, отношения между офицерами и солдатами крайне натянутые, имеют место даже кровавые столкновения, повсюду тысячами встречаются дезертиры. “Всякий, побывавший вблизи армии, должен вынести полное и убежденное впечатление о безусловном моральном разложении войск”»[128].

Осенью 1916 года армия была на грани восстания. Ситуацию отчасти разрядил знаменитый «Приказ № 1» — о введении демократических порядков, создании солдатских комитетов и пр. С одной стороны, он окончательно разложил армию, с другой — на год отсрочил полный ее развал. И то — осенью 1917 года армия развалилась, но все же не взорвалась. А вот на флоте офицеров топили еще весной семнадцатого — но на флоте и порядки жестче армейских, и офицеры считают себя суперэлитой вооруженных сил. А если учесть, что Балтийский флот в боевых действиях не участвовал, трудно даже представить себе, что творилось на кораблях…

Настроения в тылу были примерно такими же, как и на фронте. Всем было уже всё равно, чем закончится война — победой или поражением, лишь бы кончилась хоть как-нибудь. А ведь и правда: что изменится в жизни русского рабочего или крестьянина в случае хоть первого, хоть второго? Да ничего! Зато мужчины вернутся, бабам не надо будет на пашне надрываться.

А из дому шли письма… А в тылу проводилась Столыпинская реформа…

Из прошения крестьянок-солдаток с. Браницы императрице Александре Федоровне. 10 октября 1916 г.

«Нашими односельчанами, сельским старостою… и другими до 50 человек, владеющими земельными наделами от 20 до 40 дес., возбуждено ходатайство перед Черниговской землеустроительной комиссией о выделении их из нашего общества на отдельные отрубные участки. А так как наша земля местами чернозем, серопесчаная и низменная, каковая разделена на три части, из коих попеременно две под посевом, а третья под паром… то для этих участков вышепоименованными лицами намечена самая лучшая общественная земля. Несмотря на то что наши мужья и сыны в настоящее время сражаются на войне и мы остались одни беззащитные женщины с малыми детьми, а также и на то, что общество наше, более 1000 хозяев, не дало согласие на это выделение, так как большинство их владеет участками от 1 до 1/2 дес. и если при выделении придется получить участок на болоте или песке, то значит нужно остаться навсегда нищим и обиженным…

Для получения согласия на то общества землемер приказал нашему сельскому старосте посылать к нему на квартиру по 10 человек для подписи, когда же землемер узнал, что все общество не согласно