Еремей Парнов - Трон Люцифера. Краткие очерки магии и оккультизма

В XVII-XVIII веках машины-андроиды возродились уже в виде игрушек. Барышни в кринолинах наигрывали на пианоле и мило раскланивались с почтенной публикой, а полуобнаженные заклинательницы змей манипулировали резиновыми удавами. Была даже машина-шахматист, которая имела честь сразиться с самим Наполеоном. Правда, в шахматном столике, скорчившись в три погибели, сидел ее создатель, но ситуация от этого, конечно, не менялась. Суеверная молва едва ли делала различия между куклой с часовым механизмом в груди и дьявольским воплощением. Неизбежные поломки таких кукол, возможно, и породили миф о взбунтовавшихся монстрах.

Но оставим молву, вдохновлявшую не одно поколение поэтов-романтиков, и обратимся к фактам. После Рудольфа Второго сохранилось несколько гороскопов, в которых благодарные за щедрое покровительство астрологи не поскупились на счастливые предсказания. Вопреки благостным прогнозам, император-герметист умер на тридцать шестом году жизни, а его последние дни были отравлены междоусобной борьбой. Так, в 1608 году он был вынужден уступить брату Матвею Венгерское королевство, Австрийское эрцгерцогство, маркграфство Моравию, а в 1611 году — и Чехию.

При новом царствовании померкла слава Золотой улочки, хотя слухи о том, что кому-то из мастеров удалось получить «философский камень», не утихали в богемской столице вплоть до конца XVII века. Lapis philosophorum - магическое сердце алхимии, соединившей в себе практические приемы многих достойных ремесел. «Красный лев», «магистериум», «великий эликсир», «панацея жизни», «красная тинктура» и прочие титулы, коими нарекли «философский камень» в темных алхимических манускриптах,- нечто большее, чем абсолютный катализатор. Ему приписывались чудесные свойства, сравнимые разве что с проявлением божественной мощи. Он был призван не только облагораживать или «излечивать» металлы - эманации планетных начал, но и служить универсальным лекарством. Его раствор, разведенный до концентрации так называемого aurum potabile - «золотого напитка», обеспечивал излечение всех хворей, полное омоложение и продление жизни на любой срок. Каждый, таким образом, мог обрести желанное долголетие, оживить мертвеца, проникнуть в сокровенные тайны натуры. Для этого нужно было лишь завладеть «магистериумом». Самого же алхимика, сподобившегося сотворить подобное чудо, волшебные превращения ожидали уже в процессе «Великого деяния». Окончательное созревание «философского яйца» должно было ознаменоваться божественным преображением плоти и духа адепта-ремесленника. Вот почему сотворение «магистериума» полагалось созвучным акции демиурга. Что перед таким могуществом все злато мира? Пустяк, жалкая мишура…

Другое алхимическое сокровище - «белый лев», или «малый магистериум»,- призванное облагораживать металлы до стадии серебра, явно бледнело, как Луна при свете Солнца, перед мощью истинного «философского камня».

То же можно сказать и об «алкагесте» - всеобщем растворителе, столь упорно отыскиваемом алхимиками. Великие мастера, искавшие заведомую несообразность, почему-то не утруждали себя заботой о том, как сохранить подобное вещество, в каком сосуде.

К сожалению, усилиями римского императора Диоклетиана, повелевшего в 296 году сжечь все египетские папирусы, где говорилось об искусстве златоделания, истоки алхимии скрыты во мгле. Позднейшие христианские легенды, связывающие ее с царем Соломоном или даже Моисеем, ничуть не просветляют дымовой завесы, в которую костры фанатиков и тиранов обратили бесценное прошлое человечества. Мы даже не знаем происхождения самого слова «химия»- арабская приставка «ал» не в счет - и точного его перевода.

Одни связывают название древней и всегда современной науки с термином chimeia - наливание, настаивание, другие - с именем Khem (khame, chemi), означающим «Черную землю» - Египет, где якобы зародилось сокровенное искусство рудознатства и металлургии. Для решения любопытной лингвистической загадки привлекают и латинское humus - почва, земля, и созвучные греческие слова: «хюмос» - сок, «хюма»-литье, «хюмевсис» - смешивание.

Как ни странно, но во всей этой разноплеменной многоголосице смутно угадывается изначальная суть. Здесь и скупое мерцание рудных жил в узкой штольне, и жар бьющей из летки струи расплавленного металла, и покачивающиеся на весовой чашке крупинки, и густеющий в реторте сок сонных трав, и блеск амальгам, и горечь ядов, и аромат эссенций…

В подобном перечислении есть своя смысловая магия, и его соблазнительно длить, вскрывая во тьме иноязычных речей все новые метафорические грани. Однако в беспредельной, как звездная ночь, алхимической сфере нас интересует не химическая начинка, но магическая, планетная псевдосуть и как следствие - злато делание, чудеса «философского камня».

Соблазняя тайной вечного круговорота, библейский змей ласкает раздвоенным жалом горький плод познания, а гностический ящер, заглотав собственный хвост, открывает пути в первобытную бездну.

Это несколько облегчает исследовательскую задачу. В эзотерическом плане алхимия начинается с вещей нам уже известных - трактатов Гермеса, с гностической символики Александрии. Она выступает как часть астрологии, как разновидность «астроминералогии», «астроботаники» и самостоятельный раздел магии. Поэтому столь многое покажется нам знакомым в алхимической практике. В том числе и привычка самих адептов укрываться за громкими псевдонимами, наивная и чем-то родственная мании величия одновременно. Первым здесь следует назвать Демокрита, точнее, лже-Демокрита, чей манускрипт «Физика и мистика» положил начало длинному списку зашифрованных, изобилующих яркими метафорами текстов, толкующих об искусстве магических трансмутаций. За ним последовали столь же темные и не поддающиеся разгадке сочинения лже-Платона и лже-Пифагора, где за разноцветным коловращением драконов и львов мерещится театрализованная христианско-языческая мистерия, где приносит себя в жертву умирающее и воскресающее затем божество. Соблазняя тайной вечного круговорота, библейский змей ласкает раздвоенным жалом горький плод познания, а гностический ящер, заглотав собственный хвост, открывает пути в первобытную бездну. Этот сошедший с магических фресок змей «Книги мертвых» Египта станет излюбленным символом первых алхимиков. Вскоре к нему прибавятся танцующая в огне саламандра и отверстое в мир подсурмленное око.

Несколько видоизмененный египетский иероглиф, изображающий глаз человека, обретает новое существование и среди кабалистических знаков. На личной печати немецкого ученого Георга Агрйколы он выгравирован вместе с магическим именем Аранта. Другое заклинание, поминающее древнейшего сирийского бога Абраксакса, вырезано на гностической гемме, прославляющей владыку Вселенной. Атрибут верховной власти - сноп молний - одинаков у олимпийцев, шумеро-вавилонских, древнеиндийских богов. Одинакова и трактовка змея, причастного к сотворению мира и вовлечению в божественный хоровод стихий, над которыми разделяют с Исидой главенство Соломон и Гермес Трисмегист. Такая алхимическая троица изображена Бернардино ди Бетто (XV в.) в ватиканских апартаментах Борджи, в келье святых. Сочетав библейского медного «змия» с рептилиями кадуцея, алхимические таинства включили в свою причудливую эмблематику запаянного в реторту Меркурия и гомункулуса, замкнутого в «яйцо философов», божественного Гермафродита и отверстую могилу с Адамовой головой на дне. Подобно богу, принесшему себя в жертву, человеку надлежало пройти через смерть и тьму, чтобы вновь возродиться для света. Превращение, которое претерпевала божественная плоть, как бы повторялось в малых кругах, где, подобно планетам, обращались ипостаси материи и разума, преображающего косный вещественный мир.

Демиург микрокосма - алхимик приносил себя в жертву во имя грядущего воскрешения, подменив идею своего рода соборности[23]личным преображением, сопричастным, однако, эволюции космоса, потому что в недрах запечатанного по всем герметическим правилам атонора созревало космическое яйцо - Солнце мира, Сердце творца. По мысли Василия Валентина, не только адепт, но и беспорочное золото отдает себя огненному круговращению во имя своих, тронутых болезнью и скверной планетных собратьев. Оно как Христос, безвинно идущий на Голгофу во искупление грехов мира. Маг-алхимик на этом крестном пути вещества исполняет две слитых воедино сольных партии: жертвы и палача.

Существует несколько подробных, но не поддающихся однозначному переложению на язык современной химической номенклатуры рецептов «Великого деяния». Один из них, приведенный в «Книге двенадцати врат» английского алхимика Джорджа Рипли (XV в.), был как будто бы расшифрован знаменитым французским химиком Жаном Батистом Дюма: