Алексей Бычков - Киевская Русь. Страна, которой никогда не было? : легенды и мифы

…Упомянутый король, узнав, что его сын по наущению Болеславову намерен тайно против него выступить, схватил того епископа вместе с этим своим сыном и его женой и заключил каждого в отдельную темницу. В ней святой отец, прилежно восхваляя Господа, свершил втайне то, чего не мог открыто: по слезам его и усердной молитве, исторгнутой из кающегося сердца, как по причастии, отпущены были ему грехи Высшим Священником; душа его, вырвавшись из узилища тела, ликуя, перешла в свободу вечной славы.

VII, 73. Имя названного короля несправедливо толкуют как «власть мира», ибо не тот вечно непостоянный мир зовется истинным, который царит меж нечестивыми и который дан детям сего века, но действительного мира вкусил лишь тот, кто, укротив в своей душе всякую страсть, снискал царствие небесное в награду за смирение, побеждающее невзгоды. Сей епископ, обретший в двоякой непорочности (телесной и духовной) прибежище на небесах, смеется над угрозами беззаконника, созерцая пламя возмездия, терзающее этого распутника, так как, по свидетельству учителя нашего Павла, Господь наказует прелюбодеев (Послание к евреям, 13,4). Болеслав же, узнав обо всем этом, не переставал мстить, чем только мог. После этого названный король умер в преклонных летах, оставив все свое наследство двум сыновьям, тогда как третий до тех пор находился в темнице; впоследствии, сам ускользнув, но оставив там жену, он бежал к тестю.

VII, 74. Упомянутый король носил венерин набедренник, усугублявший [его] врожденную склонность к блуду. Но Спаситель наш Христос, заповедав нам препоясывать чресла, обильный источник губительных излишеств, разумел воздержание, а не какой-либо соблазн. Услыхав от своих проповедников о горящем светильнике, названный король смыл пятно содеянного греха, усердно творя щедрые милостыни. Ибо написано: подавайте милостыню, тогда все будет у вас чисто. Он долго правил упомянутым королевством (regnum), умер глубоким стариком и похоронен в большом городе Киеве (Culewa) в церкви мученика Христова Папы Климента рядом с упомянутой своей супругой — саркофаги их стоят посреди храма. Власть его делят между собой сыновья, и во всем подтверждается слово Христово, ибо, боюсь, последует то, чему предречено свершиться устами нелживыми — ведь сказано: всякое царство, разделявшееся само в себе, опустеет и проч. Пусть же молится весь христианский мир, дабы отвратил Господь от той страны свой приговор».

Титмар, судя по всему, немного знал по-славянски (большую часть населения его епархии составляли славяне) и любил приводить этимологии славянских имен, как правило, верные. Но здесь он ошибся: вторая часть древнерусского имени Володимеръ происходит не от слова «миръ» («мир, покой»), а от реликтовой основы «меръ» («слава»), хорошо сохранившейся также в германском именослове и в немецком МдЬге («сказание»), Мдгспеп («сказка»),

Титмар называет жену Владимира Еленой вместо принятого «Анна».

О том, что иностранцы путали бабку его Ольгу и жену его Анну, мы уже упоминали.

Святой Климент, Римский Папа в 90-е годы 1 века, согласно легенде, сложившейся не ранее IV века, сослан императором Траяном в крымский город Херсонес, где и принял мученическую кончину. По легенде, его мощи были обретены около 860 года преподобным Константином-Кириллом, будущим первоучителем славян, когда он пребывал в Херсонесе по пути в Хазарию. Часть мощей была позднее доставлена им в Рим, где они покоятся поныне: другая часть (глава), вывезенная Владимиром из Херсонеса в Киев, утрачена. А вот о святом Кирилле на Руси в XI веке еще не знали.

Владимир оставил княжение двум братьям: Ярославу и Борису.

Данные Титмара о судьбе Святополка сразу после смерти Владимира расходятся с данными древнерусских источников: «Повестью временных лет» и «Сказанием о Борисе и Глебе». Согласно последним, Святополк сумел овладеть киевским столом, так как Борис с дружиной Владимира был в походе против печенегов, а Ярослав княжил в далеком Новгороде. Святополк же первым делом принялся истреблять младших братьев: Бориса, Глеба и Святослава («Повесть временных лет», с. 58–61; «Сказание о Борисе и Глебе», с. 28–44). Титмар же уверяет, будто Святополк бежал из темницы в Польшу к Болеславу, оставив в Киеве в заключении свою жену. Это свидетельство современника некоторым кажется более достоверным, чем древнерусское предание, записанное много позже и несколько затемненное вследствие агиографической стилизации. Но если Святополк бежал в Польшу не после битвы с Ярославом у Любеча осенью 1016 года (как о том сообщают летопись и «Сказание»), а сразу же после смерти Владимира и, вернувшись в Киев с помощью своего тестя Болеслава летом 1018 года, застал на киевском столе уже Ярослава Владимировича, то кто же тогда убил Бориса и Глеба? Выходит, что убийца — не Святополк Окаянный, а Ярослав Мудрый?

О князе Владимире Красно Солнышко сложены былины. Удивительно, но былинный Владимир абсолютно бесцветен и неинтересен. Правит Владимир в Киеве, занимаясь в основном пирами да отдыхом, устав от пиров. Когда на Киев пришли разбойники князя города Киевца — знаменитого Чурилы Плёнковича, Владимир даже не заметил этого, хотя разбойники грабили самих киевлян. Князь же в своем дворце пирует и не обращает никакого внимания на то зло, которое наносят люди Чурилы жителям его стольного города, вырывая чеснок и срубая капусту, а также грабя пасеки, ловя зверей и птицу, вылавливая рыбу. А больше, оказывается. Киев ничем и не богат.

При всякой опасности Владимир Стольно-Киевский обнаруживает лишь непомерную трусость — порок, более всего презираемый в богатырских сказаниях. Так, когда Калинцарь подступает к Киеву с войском:

Тут Владимир князь да стольно-киевскийОн по горенке да стал похаживать,С ясных очушек он ронял слезы ведь горючие,Шелковым платком князь утирается,Говорит Владимир князь да таковы слова:Нет жива-то старого козака Ильи Муромца,Некому стоять теперь за веру, за отечество,Некому стоять-то ведь за церкви ведь за Божие,Некому стоять-то ведь за Киев град,Да ведь некому сберечь ВладимираДа топ Опраксы Королевичны.[111]

Последние слова особенно характерны: князь прямо признается, что сам он не способен защитить себя и свою королевичну.

При наезде богатыря Соловникова Владимир кричит со страху и на вопрос Ильи Муромца о причине крика отвечает:

Ах ты, старый казак, Илья Муромец!Да как-то не кричать, не тревожиться?Да на стольней-от город, как на Киев-градА наезжает из-за славна за синя моряМолодой младой сюды Соловников.[112]

Трусливость — основная черта князя, и в былинах трудно найти хоть один случай, когда бы Владимир проявил храбрость. Зато трусость его доведена до комичности. Когда плененный Соловей-разбойник свиснул вполсвиста, Владимир стал ползать на карачках по гриднице.

Нередки сцены унижения князя Владимира перед его богатырями. При нападении Калин-царя

Упадал Владимир князь Илье во правую ногу,или бил ему челом до сырой земли.[113]

Владимир — «ласковый», он раздает своим боярам золотую казну, города с пригородами за их услуги, а борющихся с врагами богатырей, спасителей отечества, презирает и как бы не замечает. Вот как жалуется на неблагодарность князя Илья Муромец:

Служил-то я у князя Владимира,Служил-то я ровно 30 лет,А не выслужил слова сладкого, приветливого,Уветливого слова, приветливого,А хлеба-соли мягкого.[114]

А как Владимир относится к Добрыне Никитичу? Во время его отлучки сватает его жену за Алешу Поповича, угрожая ей взять ее силой, если она «добром нейдет».

Не будем пересказывать все былины о Владимире, отметим только основные черты его характера: коварен, неблагодарен, жесток, труслив, жаден, сластолюбив. Это не князь-герой, а какой-то деспот с чертами азиатского сатрапа.

Рассмотрением былин о Владимире и сличением их со сказаниями о Кей-Кавусе занимался в свое время Вс. Миллер, издавший в 1892 году книгу «Экскурсы в область русского народного эпоса». Он пришел к следующему выводу: «Много веков тому назад, в период образования Владимирова цикла, существовали в Южной Руси эпические сказания с сюжетами, сохранившими в значительной свежести некоторые наиболее популярные иранские эпические мотивы» (с. 23).

Вс. Миллер провел работу по сличению мотивов иранского эпоса о Кей-Кавусе и Рустеме и русских былин о Владимире и Илье Муромце и пришел к заключению, что Фирдоуси в своей «Шахнамэ» записал по-персидски те же сказания, что сохранились и в русских былинах.

Проще говоря, Владимир и Кей-Кавус один и тот же персонаж, как Рустем и Илья.