Николай Григорьев - Дядя Русаков и мальчики

Я дружески поправил его:

- Извините, - говорю, - Николай Николаевич, но вы не простой рабочий. А советский. Вы - гражданин великой страны Ленина. И в этом вся суть.

Знамя Ленинграда

Утром 7 Ноября мы сидим перед телевизором. На душе светло, празднично. Мальчики прикололи к рубашкам свои октябрятские значки.

На экране - Дворцовая площадь. Зимний в дымке осеннего тумана. Полные зрителей трибуны.

Только что закончился парад. Площадь опустела и от этого кажется особенно длинной и широкой.

В ожидании демонстрации, которая всегда очень нарядна, сидим переговариваемся.

Крепко запомнилось мальчикам знакомство с Русаковым, и они хотят узнать о нем еще и еще.

Вот и сейчас Алеша деловито наморщил лоб и спросил:

- А как это все-таки у него получилось - что золотые руки?

- Как у всех, - ответил я. - Сначала была школа, уроки труда...

- Ну хорошо, пусть уроки труда... - Алеша сказал это с таким выражением, словно пришлось проглотить горькую пилюлю. - А дальше как было?

- А дальше, - говорю, - Евдокия Климентьевна, его мама, свела сына к себе на завод. Она была работницей "Электросилы".

Алеша отступался:

- А потом?

- На заводе, - говорю, - парнишка сказал, что хочет стать слесарем.

- А почему слесарем? А не фрезеровщиком, не токарем, не строгальщиком... почему?

Я сказал то, что знал от Николая Николаевича. Слесарем был его отец. Понемножку и маленького сына подпускал к тискам. Так что Коля Русаков, идя с матерью на завод, уже знал, чего хочет. Да и память отца, который рано умер, хотелось мальчику уважить...

Между тем Октябрьский праздник продолжался.

Зазвучал оркестр - и мы все трое опять повернулись к экрану телевизора.

На площадь вступали колонны рабочих.

Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На бархатном, с золотым шитьем полотнище красовались четыре ордена и звездочка города-героя.

Наш город - ветеран гражданской войны, герой Великой Отечественной и в то же время - неутомимый труженик. Боевой его подвиг и трудовая доблесть отмечены высокими правительственными наградами.

Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.

Но вот оно вновь на экране.

Теперь знаменосец шел как бы прямо на нас. Через плечо у него - широкая лента.

Красиво и торжественно.

Не берусь сказать, кто из нас первым разглядел знаменосца: Алеша, Саша или я. Воскликнули в один голос:

- Да это же дядя Русаков! Николай Николаевич! Он, он... Ему доверена честь возглавить колонны, прошагать со знаменем Ленинграда.

И мальчики, повскакав, замахали перед экраном руками.

- Мы здесь! - кричали они. - Николай Николаевич, мы здесь, посмотрите! Вот Сашка, а вот я - Алеша! Видите, видите?

Русаков, конечно, не мог нас ни увидеть, ни услышать. Так уж устроен телевизор.

Но мальчики, увлекшись, забыли об этом.

- Увидел, увидел нас! - обрадовались они. - С праздником вас, Николай Николаевич!

Я не стал их разочаровывать.

"Пусть, - думал я, - техника еще не во всем совершенна. Но разве это может помешать настоящей дружбе?"