Елена Прудникова - Второе убийство Сталина

Ознакомительный фрагмент

Естественно, пьянство и жестокость отца, суровые условия жизни наложили свой отпечаток на характер мальчика. Вот только какой отпечаток? Один сын пьющего отца вырастает пьяницей, другой — трезвенником, один, в подражание ему, злобным и агрессивным, другой, из чувства протеста, добрым и мягким.

Однокашник Сталина по семинарии И. Иремашвили позднее писал: «Незаслуженные страшные побои сделали мальчика столь же суровым и бессердечным, каким был его отец. Поскольку люди, наделенные властью над другими благодаря своей силе или старшинству, представлялись ему похожими на отца, в нем скоро развилось чувство мстительности ко всем, кто мог иметь какую-либо власть над ним. С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия»[7]. Но это «психоаналитическое» свидетельство — единственное в таком роде. Остальные, кто знал Иосифа в юности, говорят о нем совсем другое. Иремашвили вообще пишет о Сталине мало хорошего, не зря же его с такой охотой цитирует Троцкий. В юности они с Иосифом были хорошо знакомы, но потом пути их разошлись, Иремашвили оказался в эмиграции. Это надо учитывать, когда пользуешься его свидетельствами. Проигравшие и обиженные далеко не всегда бывают объективны, для этого надо иметь уж очень большое благородство души…

Но и пай-мальчиком Иосиф определенно не был. Он был большой драчун, что, впрочем, поощрялось на Кавказе, где из мальчишек старались воспитывать воинов. Другой его товарищ детства, М. Церадзе, вспоминает: «Любимой игрой Coco был "криви" (коллективный ребячий бокс). Было две команды боксеров — те, кто жили в верхнем городе, и представители нижнего. Мы лупили другдруга беспощадно, и маленький тщедушный Coco был одним из самых ловких драчунов. Он умел неожиданно оказаться сзади сильного противника»[8]. И действительно, на коллективной ученической фотографии, видно, что Coco был совсем маленьким и худеньким, — зато как прямо и гордо он держался! Когда чувствовал себя правым, он не уступал никому, даже учителю. Как и многие дети бедняков, он рано понял, что только сам может пробить себе дорогу, и с тех пор все силы его были устремлены на то, чтобы учиться.

Какого будущего могла ожидать для своего сына неграмотная крестьянка Екатерина? В то время «светлое будущее» для ребенка из низших слоев общества представлялось в одном из двух видов: или он станет чиновником, или священником. Глубоко верующая мать выбрала для Иосифа вторую стезю.

Гори, хотя населения в нем насчитывалось всего шесть тысяч человек, был образовательным центром уезда. Там имелось шесть учебных заведений: учительская семинария, женская прогимназия, три училища — городское, духовное православное и духовное армянское, а также женское начальное училище. Екатерина добилась того, что сына приняли в духовное училище. Преподавание там велось на русском языке, которого грузинский мальчик, естественно, не знал. По счастью, сыновья домохозяина, обучавшиеся в том же училище, помогли ему, и восприимчивый Coco так овладел русским, что смог поступить сразу во второй приготовительный класс и через год стал полноправным учеником. (Кстати, одной из причин того, что Сталин писал матери мало и очень короткие письма, был именно языковой барьер. Екатерина не умела ни говорить, ни читать по-русски, сын же ее разговорный грузинский язык помнил, а вот письмо за столько лет забыл. Приемный сын Сталина Артем Сергеев рассказывал: «Я помню, как он однажды сидел и синим карандашом писал ей письмо. Одна из родственниц Надежды Сергеевны (Аллилуевой — Е. П.) говорит: "Иосиф, вы грузин, вы пишете матери, конечно, по-грузински?" Знаете, что он ответил: "Какой я теперь грузин, когда собственной матери два часа не могу написать письма. Каждое слово должен вспоминать, как пишется"».)

Однако за учебу надо было платить. Пока отец жил в Гори, он все-таки приносил домой какие-то деньги, хотя бы те, что оставались после походов по кабакам. После окончательного ухода мужа из семьи оказалось, что плата за обучение — 25 рублей в год — для поденщицы непосильна, и мальчика исключили из училища. Было это в конце первого класса, и как раз тогда отец увез сына в Тифлис, так что продолжить обучение тот смог только через год. Но мальчик был очень способным, училищное начальство это заметило, и мать сумела добиться не только бесплатного обучения, но даже того, что ему платили небольшую стипендию — сначала три рубля в месяц, потом, позднее, семь рублей, да еще ему выдавали одежду. Это, конечно, было большое подспорье — но какое унижение!

Все годы обучения Coco неизменно оставался первым учеником — впрочем, это было не так уж и трудно благодаря вниманию и феноменальной памяти. В училище он пользовался авторитетом не только среди учеников, но и среди учителей. Мальчик рано и на всю жизнь пристрастился к чтению (к четырнадцати годам он перечитал, наверное, все книги, которые можно было достать в Гори). Теперь на переменах он редко участвовал в ребячьих играх, а больше сидел в стороне с книжкой, и тогда становился собранным, немногословным, если его спрашивали о чем-то, отделывался междометиями. (Эти свойства — умение концентрироваться и невероятная память — позволили ему постепенно стать одним из образованнейших людей своего времени, при том что формально он ни в каких университетах не обучался.) А так был мальчишка как мальчишка — живой, открытый, хороший товарищ, всегда готовый помочь.

Сын глубоко и горячо верующей матери, Иосиф и сам был в детстве очень верующим. Он выполнял все церковные правила и напоминал о них более легкомысленным товарищам. Потом что-то произошло. Троцкий, ссылаясь на одного из школьных товарищей Иосифа, утверждает, что неверующим он стал в тринадцать лет. Глурджидзе вспоминает… как тринадцатилетний Иосиф сказал ему однажды: "Знаешь, нас обманывают, Бога не существует…" В ответ на изумленный возглас собеседника Иосиф порекомендовал ему прочесть книгу, из которой видно, что "разговоры о Боге — пустая болтовня". "Какая это книга?" — "Дарвин. Обязательно прочти".

Впрочем, Дарвин — это всего лишь ребяческое сомнение, у верующих оно по мере взросления легко разрешается. Человек — не прямая линия, что неизменно придерживается одного направления, человеку свойственно меняться, он знает взлеты и падения, веру и сомнение, утверждение и отрицание. Несомненно, в какие-то периоды жизни Сталин был безбожником, а вот был ли он безбожником всю жизнь — это вопрос. И несмотря даже на формальное безбожие, у него — об этом говорит многое — безусловно было христианское миропонимание: приоритет обязанностей над правами, жизнь, рассматриваемая как служение, как крест. Много лет спустя в письме к матери он напишет: «Долю свою я выдержу», — и, к чести своей, никогда не пытался уйти от ответственности, какой бы неподъемной она ни была. И если Иосиф Джугашвили ушел от Бога в тринадцать лет, увлеченный Дарвином, то это совсем не означает, что он не пришел к нему в пятьдесят. Но даже если это было и так, то об этом, как нетрудно догадаться, в тех условиях он никому не рассказывал…

Глава 2

Чему его научила семинария

Из мифологии:

Между Февральской и Октябрьской революциями в Петрограде шли митинги и дискуссии. Сталин принимал в них деятельное участие. Однажды он вычитал в книге Сергея Булгакова цитату из Библии и привел ее в споре с меньшевиком Ноем Жордания, приписав Марксу. Жордания стушевался.

— Из какой это работы Маркса? — спросили потом у Сталина.

— Откуда я знаю? В борьбе все средства хороши!

Самое забавное здесь даже не то, что, по мнению автора этого анекдота, цитату из Библии можно выдать за Маркса. Самое забавное — то, что Сталин будто бы вычитал ее у Сергея Булгакова. Хотя это еще большой вопрос, кто лучше знал Библию: философ Булгаков или Сталин, который пять лет изучал библейские тексты в семинарии, а память у него была абсолютная. Но уж так хочется показать Сталина недоучкой, так хочется…

В царское время семинария была тем, что теперь называют «средним специальным учебным заведением». Сейчас она если и не официально, то в глазах общества имеет статус вуза. Да, набор предметов там несколько специфичен, но что касается методологии, то семинарское образование вооружает человека таким уровнем и такой культурой мышления, как редко какой университет способен. Кто не верит, пусть попробует поговорить с рядовым священником и сравнить его интеллектуальный уровень, скажем, с уровнем рядового учителя или инженера с университетским образованием.

Над Сталиным принято иронизировать еще и по причине того, что он де не кончил курса. Конечно. Пять лет в семинарии — это меньше, чем шесть лет в семинарии, но куда больше, чем, скажем, ленинский экстернат в Казанском университете (да и не экстернат тоже, учитывая, что «от сессии до сессии живут студенты весело…»).