Павел Федоров - Витим Золотой (Роман 2)

- Да как вы только терпите? - заходя иногда к своим знакомым, спрашивал Архип.

- А что сделаешь? - в свою очередь вопрошали они.

- Можно сделать так, чтобы от конской говядины и тухлой нельмы затошнило самих хозяев!

- А если вышвырнут во время зимы? Куда пойдешь без гроша в кармане? В тайгу? - возражали Буланову друзья.

- По-вашему, выходит, не кашлянуть, не охнуть, а смирнехонько подохнуть. Вы думаете, что придет благодетель господин Цинберг и напечет вам блинков... Он думает о вашем благе так же, как петух о законном браке... топчет каждого порознь, а вы только зады подставляете!

Его энергия и запас метких словечек были неистощимы.

Как-то, вместе с высоким, хмурого вида рабочим выходя из забоя, Архип спросил:

- Вот ты, Быков, какой похлебкой кормил намедни свою семью? От этого варева шел такой дух, даже у порога стоять было невозможно.

Архип работал с Быковым в одной смене и иногда заходил к нему в казарму.

В тесном проходе между отсыревшими стенами, освещенными тусклой электролампочкой, позеленевшие, большеглазые ребятишки с грохотом гоняли по хлипкому деревянному полу железный обруч.

В комнату, где ютилась семья Быкова, никогда не заглядывало солнце. На широких нарах сидели две девочки и играли в самодельные куклы. Широколицая, костистая в плечах жена Быкова ходила по комнате и укачивала на руках грудного ребенка, другой косолапил, держась за юбку матери, третий ездил верхом на отце. В углу в огромной закопченной кастрюле кипело то самое варево, о котором упомянул Архип.

- А ты что думаешь, только у меня одного такое варево? - сумрачно ответил Быков и, не сказав больше ни слова, ушел в казарму. А вечером, когда пошел в лавку за продуктами, не выдержал. Продавец швырнул на прилавок кусок конины. Мясо было тощее, синее, с отвратительным зеленоватым оттенком.

- Падалью кормишь? - глухо спросил Быков.

- Подумаешь, какой привередник нашелся! - закричал лавочник, сытый, розовощекий, в грязном, замусоленном фартуке, бывший спиртонос с темным уголовным прошлым, выкормыш и близкий родственник подрядчика Берендеева. Не хочешь брать, совсем ничего не получишь. - Лавочник отодвинул мясо в сторону; швырнув заборную книжку прямо в лицо Быкову, вызывающе крикнул:

- Ну, кто следующий?

В очереди стояли преимущественно женщины. Поглядывая на Быкова, молчали. У Быкова дрожали скулы.

- Подними книжку, гад вонючий! - крикнул он лавочнику и уперся руками в прилавок.

- Убирайся вон, пока не позвал стражника.

- Как это так, стражника! Что он такого сделал, а? На самом деле, что это такое! - всполошились и загалдели женщины.

- Мы что тебе, люди или собаки? Бабы! Не брать эту тухлую падаль! громко и требовательно прокричала самая бойкая и, сломав очередь, быстро направилась к двери.

Чувство солидарности охватило толпу мгновенно. Стоило выйти одной, как за нею хлынули все остальные.

- Ну, гадина, помни! - Подобрав с полу заборную книжку, Быков вышел.

- В ножки еще мне поклонишься, обормот! - крикнул вслед лавочник.

На улице толпа галдела, возмущалась и быстро увеличивалась. Возбужденные лица женщин ярко освещало февральское солнце, шел последний день февраля високосного 1912 года. Под ногами звонко хрустел, искрился твердый снег. Казармы, избушки и летние, похороненные под белыми сугробами балаганчики будто притихли и затаились. Суматоха и крики наверху быстро проникли в забой. Кто-то спустился вниз и сообщил, что жены шахтеров отказались покупать порченое мясо, а лавочник позвал стражников, от которых добра не жди. Оставив забой, все рабочие тотчас же поднялись наверх и больше уже в шахты не спускались. Жены кинулись навстречу мужьям, наперебой рассказывая о том, что произошло в лавке. Когда шум немного утих, было решено всем вместе двинуться к конторе и поговорить с управляющим. Сначала они хотели, чтобы только убрали из продовольственной лавки грубияна и мошенника продавца.

- Уладим, уладим! Все поставим на свое место, и напрасно вы это затеяли, - выйдя на крыльцо, заговорил Цинберг. Он был явно растерян.

- Хотим, чтобы прогнали этого мерзавца немедленно! - кричали женщины.

- Я уже запросил телеграммой главный стан и даже Петербург, жду ответа.

Видя перед собой разъяренную толпу, управляющий основательно перетрусил, поэтому был предельно ласков и вежлив, просил, чтобы вечером пришли не всей ватагой, а выбрали грамотных и толковых ходоков. На самом деле ему нужно было оттянуть время, выявить зачинщиков и предупредить полицию. Рабочие согласились ждать до вечера, но на работу все равно не встали и разошлись по домам. Отказавшись быть ходоком, Архип говорил товарищам:

- На ворюгу лавочника мне жаль тратить хорошие слова, да и не в нем суть.

- Как же не в нем? - возмущались рабочие. - Мало того, что падалью торгует, - заборные книжки в морду швыряет!

- Не с того конца мы начинаем, - задумчиво ответил Архип.

- Ежели ты знаешь другой конец, так не прячь. - Быков шагнул вперед, повернувшись лицом к Архипу, перегородил ему дорогу и остановился. - Раз уж ты такой умный...

В глазах Быкова Архип заметил смятение.

- Надо составить требование о всем нашем житье-бытье, а не только об одном лавочнике, - в упор глядя на Быкова, ответил Буланов.

- Бастовать, значит, - тихо проговорил кто-то.

- Нет, в такое время бастовать нельзя, - сказал Быков.

- Да вы уже бастуете, коли на работу не пошли, - заметил Архип.

Вся ватага остановилась. Рабочие виновато смотрели друг на друга, еще не понимая, что факт начала забастовки совершился.

- Одни мы ничего сделать не сможем, - опустив голову, проговорил Быков. Уступая дорогу Архипу, добавил: - Разгонят нас стражники, а хозяева с голоду уморят...

- Одних, конечно, прихлопнут, как пить дать, - согласился Архип. Надо выбрать делегацию и послать на другие прииски, в первую очередь на Утесистый и Успенский. Там жизнь не краше нашей. Я думаю, что нас поддержат. Ну а потом уж дальше...

- А что дальше? - спрашивал Быков. Он понимал, что все началось с него, и боялся последствий.

- Будем посылать людей на другие прииски, - решительно ответил Архип.

- Ты даже ходоком быть отказался, а кто же пойдет делегатом? Это дело не шуточное - подымать другие прииски. Красно говоришь, приятель, а как до дела, ты за наши спины... - укорял его Быков.

- Ты, браток, помолчи. - Насупив густые, всклокоченные брови, Архип полез в карман за кисетом. - В ходоки не пойду ни за какие коврижки, поглядывая из-под мохнатой папахи, подарка Микешки, упрямо продолжал он. Лезть в драку из-за лавочника считаю пустой затеей!

- Тебе хорошо так рассуждать, ты бобыль, а у нас семьи, - возражал Быков.

- Ну хорошо, выгоним этого, завтра поставят другого, и тот, ты думаешь, вместо дохлой конины будет отпускать пельмени из свинины? Да вы что, дети? - Архип приподнял папаху, поправил густые, темные, тронутые сединой кудри, жестко спросил: - Чего вы от Цинберга ждете?

- Добра ждать не приходится. Это верно. Правильно он толкует! дружно закричали в толпе.

- А раз правильно, то нужно встряхнуть наших господ как следует. Мы же люди, а не скот какой, - подхватил Архип. - Повторяю, что ходоком быть не могу, а вот делегатом согласен.

После долгих споров порешили: к работе не приступать, независимо от ответа управляющего, агитировать рабочих, чтобы крепче держались, и немедленно начать готовить новые, расширенные требования. За ответом пошли не только выборные ходоки, но и большая группа рабочих.

На крыльце конторы ходоков встретили смотритель прииска Горелов и служащий канцелярии Феоктистов.

- Ждать здесь, куда прешь, харя! - заорал на подошедшего Быкова Горелов. Своим хамством и грубостью смотритель славился на весь прииск.

- А ты не лайся. Мы ведь не к тебе пришли, - спокойно ответил Быков, помня наказ Буланова не лезть на рожон и не поддаваться на провокацию.

- Забастовщики-и-и! Ишь чего задумали, каторжное отродье! набросился на мужиков Феоктистов.

Рабочие стояли плотной кучкой. Феоктистов ходил вокруг них и тоненьким, трескучим тенорком ругался.

- Раз такое дело, - не выдержал Быков, - мы сейчас можем домой податься.

- Заткнись! Громила! - рявкнул на него Горелов.

Дверь из коридора распахнулась, и, видимо для устрашения, первым показалось усатое, всем знакомое лицо жандармского ротмистра Трещенкова. Он был в шинели, обтянутой белой портупеей, с саблей и револьвером.

- Отставить шум, господин смотритель, - поднимая кверху пушистую перчатку, проговорил Трещенков.

За спиной ротмистра в короткой олешковой дохе появился тучный Цинберг, а потом уже, совсем неожиданно, выполз в длинной, богатой шубе исполняющий обязанности главного управляющего Теппан, за ним горный исправник Галкин.

Рабочие почувствовали, что администрация даром время не теряла и основательно подготовилась к встрече.

- Ну-с, господа-други, что же вы такое задумали? - потягивая кончик толстой, душистой сигары, иронически спросил Теппан.