Олег Ивик - Хазары

В новую фему вошел не только Херсон, который и раньше был в фактическом подчинении у Константинополя, но и земли, которые до сих пор контролировались хазарами — так называемые «климаты» (здесь — пять небольших территориально-административных единиц, на которые делился Крым){576}. Константин Багрянородный писал, что крепости «климатов» расположены «от Херсона до Боспора»{577}. Иногда под словом «климаты» имели в виду только Готию{578}. Так или иначе, «климаты» далеко выходили за пределы округи Херсона.

Известно, что стратиг Херсонской фемы в 842–856 годах назывался также «патрикий и стратиг климатов», то есть ему, по крайней мере формально, подчинялась значительная часть Крыма, а возможно, и почти весь полуостров, кроме Боспора и его окрестностей. Некоторые исследователи считают, что власть стратига над «климатами» была в те годы чисто номинальной{579}, другие — что реальной (по крайней мере в Готии, Юго-западном и Южном Крыму){580}. Во всяком случае, каганат свое влияние в регионе утратил, а в конце IX века, вероятно, потерял и Боспор (Керчь){581}.

Глава 16.

Каган и его столица

Несмотря на то что IX век был для Хазарии не слишком спокойным: она потеряла часть своих территорий и постепенно слабела, — средневековые авторы описывают каганат второй половины IX — первой половины X века (а он часто мелькает на страницах исторических хроник и географических трактатов) как благополучное и преуспевающее государство. Здесь расцветает торговля; арабские и византийские, а за ними и русские купцы все чаще посещают его столицу, по Волге через переволоку выходят в Дон и плывут до Крыма или Константинополя. Дипломаты и путешественники, навещающие Итиль, оставляют восторженные отзывы об этом богатом городе, о его архитектуре и традициях, о живущих здесь правителях Хазарии.

Каган и царь

Формально во главе Хазарского каганата стояли два властителя, светский и «сакральный», — царь и каган. Но реальная власть кагана к этому времени окончательно превратилась в фикцию. Гардизи писал о хазарах: «У них есть царь, который носит титул ишада; кроме того, есть главный царь, которого называют хазар-хаканом. Хазар-хакану принадлежит только титул; все управление находится в руках ишада; выше ишада нет никого»{582}.

Ал-Истахри сообщает: «У хакана власть номинальная, его только почитают и преклоняются перед ним при представлении»{583}. Что же касается царя, то он обладал всей полнотой реальной власти. Ибн Фадлан пишет: «Это тот, который предводительствует войсками и командует ими, управляет делами государства, руководит им, появляется [перед народом], совершает походы, и ему изъявляют покорность находящиеся поблизости от него цари»{584}.

Власть царя была абсолютной. Ал-Истахри пишет: «Хазары настолько повинуются царю, что когда одного из них иной раз необходимо убить, будь он даже из старейшин хазарских, но царь не желает в то же время, чтобы тот был убит открыто, то приказывает ему покончить самоубийством, а тот удаляется к себе домой и убивает сам себя»{585}.

Но при этом титул «большой хакан» принадлежал не ему, а сакральному владыке. Царь же носил более скромный титул «хакан-бех»{586} и удовольствовался меньшими почестями. Ал-Истахри сообщает: «Золотой трон и балдахин приготовляют у них только для хакана; шатер хакана, когда его разобьют, выше шатра царя, а жилище его в городе выше места жительства царя»{587}.

Хакан-бех оказывал «большому хакану» знаки нижайшего почтения. Он входил к нему босым, «смиренно, проявляя униженность и спокойствие» и имея в руках горящий факел — огонь должен был очистить скверну, исходящую от простого смертного, дерзнувшего вступить пред лицо священной особы кагана{588}. Войдя, царь падал ниц и кланялся, а потом «становился вдали» и ждал, пока каган не разрешит ему приблизиться{589}.

Обычным подданным и вовсе нельзя было ни входить к кагану, ни лицезреть его. «Обычай наибольшего царя тот, что он не дает аудиенции людям, и не разговаривает с ними», — пишет Ибн Фадлан. Единственными, кто удостаивался этой чести, кроме самого хакан-беха, был его заместитель — «муж, называемый кундур-хакан», и заместитель последнего — «муж, называемый джавшыгыр»{590}.

Масуди писал, что «хакан, заключенный во дворце, не ездит верхом и не показывается ни знатным, ни черни»{591}. Впрочем, по сообщению Ибн Фадлана, каждые четыре месяца каган все-таки совершал объезд своих владений{592}, но при этом его подданные лишены были возможности хотя бы издали увидеть своего владыку. «Когда этот большой царь выезжает верхом, [то] едут [также] все войска по случаю его выезда, причем между ним и частями кортежа миля [расстояния], и ни один из его подданных не видит его иначе, как павши ниц на свое лицо, поклоняясь ему, и не поднимает своей головы, пока он не проследует мимо него»{593}.

Единственными, кому хазары дозволяли лицезреть своего кагана, были вражеские воины — считалось, что священная фигура властителя одним своим видом должна вызвать панику в рядах противника. Ал-Истахри пишет: «Когда постигает их какая-нибудь великая опасность, то они выводят хакана; и как только увидит его кто-нибудь из Турок или соседних народов “кяфиров”, тотчас же обращается в бегство, и никто из них не решается воевать с ним вследствие большого к нему почтения»{594}.

Общался каган и со своими женами и наложницами — впрочем, под строгим присмотром евнухов. Ибн Фадлан, рассказывая о «наибольшем царе», сообщает: «[Еще] обычай царя хазар [тот], что у него двадцать пять жен, [причем] каждая из этих жен — дочь кого-либо из царей, соседящих с ним, которую он берет [себе[волей или неволей. У него шестьдесят девушек-наложниц для его постели, причем только такие, которые отличаются красотой. И каждая из свободных и наложниц [находится] в отдельном дворце, у нее [есть] помещение в виде купола, покрытое тиком (имеются в виду доски ценного тикового дерева. — Авт.), и вокруг каждого “купола” [есть] утоптанное пространство. И у каждой из них [есть] евнух, который ее стережет. Итак, если [хакан] захочет использовать одну из них [как наложницу], он посылает за евнухом, который ее стережет, и [тот] является с ней быстрее мгновения ока, чтобы положить ее в его постель, причем евнух останавливается у дверей “купола” царя. Когда же [царь] использовал ее [как наложницу], он [евнух] берет ее за руку и удаляется и не оставляет ее после этого ни на одно мгновение»{595}.

Несмотря на то что каган никак не участвовал в управлении государством, считалось, что именно его священной особе страна обязана своим благоденствием. Однако в любых неприятностях тоже был виновен именно он, и жизнь человека, которому, как богу, поклонялась огромная держава, постоянно висела на волоске, а царь, который униженно простирался ниц перед каганом, был властен над его жизнью и смертью. Масуди писал:

«Не выходя из жилища с его гаремом, он не управляет, не касается и не распоряжается делами государства ни в каком отношении, тем не менее, царство хазар пребывает в руках царя, покуда хакан при нем в столице его царства и с ним в его дворце. Но когда бывает в земли хазар засуха, или какое-нибудь несчастье поражает страну, или несут они неудачи в войне при торжестве вражеского племени, или застает их врасплох какое-либо событие, то чернь и знать спешит к царю и заявляет ему: “Мы приписываем свое несчастье этому хакану и его существование нам приносит несчастье. Убей его или же отдай его нам — мы его убьем!” Иногда он выдает его и они его убивают, иногда он берет на себя его убиение, а иногда, сжалившись над ним, защищает его, говоря, что нет греха, в котором бы тот был виновен, и нет преступления, которое бы он совершил»{596}.

Впрочем, даже если в государстве никаких несчастий не случалось, кагана, который «засиделся» на троне, так или иначе могла ждать насильственная смерть. Во-первых, напомним, что его убивали после того, как истекал срок правления, назначенный им самим, когда его душили шнурком при инаугурации. Кроме того, считалось, и не без оснований, что сакральная сила правителя не возрастает от чересчур долгого пребывания у власти. И если срок, на который претендовал каган, был чересчур велик, после сорока лет правления его однозначно заменяли на нового:

«Продолжительность [правления] их царя — сорок лет. Если он переживет их [хотя бы] на один день, то подданные и его приближенные уволят его или убьют и скажут: “У этого ум уже уменьшился и его суждение [стало] путаным [неясным]”»{597}.