Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Игоревна Тогоева

l:href="#n_777" type="note">[777], которая в итоге подтвердила виновность бывшей возлюбленной Аннекина[778].

Таким образом, Масет изначально полностью отрицала соучастие в преступлении и свою вину в болезни Аннекина де Рюйи, несмотря на зачитанные ей вслух показания Жанны де Бриг и на очную ставку, устроенную обвиняемым в Шатле[779]. Проявленное упорство привело ее в конце концов на пытку, которую было решено применить не только из-за несовпадения показаний двух «ведьм», но и – что чрезвычайно любопытно – из-за несовпадения социальных статусов Масет и ее супруга:

Все они (судьи. – О. Т.) согласились и пришли к мнению, что она будет послана на пытку, чтобы узнать правду о [выдвинутых против нее] обвинениях, учитывая личность и положение упомянутой Масет, которая, согласно ее показаниям, является публичной женщиной, [ведущей] распутный образ жизни, [а также учитывая] достойное происхождение и репутацию [господина] де Рюйи и то, что невозможно предположить, чтобы человек такого статуса взял в жены столь порочную особу, если только к этому решению она его каким-то образом не подтолкнула. [А также следует учесть] ответы Масет, данные в присутствии упомянутой знахарки, и манеру ее [поведения в суде][780].

Иными словами, судьи посчитали, что Аннекин взял молодую женщину в жены не по любви, но лишь потому, что был ею околдован[781].

Как и ожидалось, после пребывания на дыбе Масет – следом за Жанной де Бриг – резко изменила характер своих показаний. Теперь уже она «чистосердечно» признавалась, что действительно являлась ведьмой и с 12 лет (en l'aage de xii ans ou environ)[782] обучалась различным колдовским практикам в родном Рийи «у старухи по имени Ла Мюсет и других [женщин]». Лучше всего она знала, как приворожить мужчину, вызывая для этой цели дьявола (Luciafer)[783], а также – как извести супруга, если тот избивает свою жену[784]. (Илл. 39)

В истории замужества Масет и ее семейной жизни с Аннекином де Рюйи также появились некоторые важные уточнения. Так, обвиняемая подтвердила, что познакомились они около пяти лет назад и почти сразу обручились. Однако затем новоиспеченный жених отбыл по делам в Испанию, так на ней и не женившись, «несмотря на свое обещание»[785]. Вот почему, боясь, что Аннекин все-таки ее бросит, она завела себе нового приятеля:

В отсутствие упомянутого де Рюйи она сошлась с [очередным] компаньоном по имени Гийо де Лилль, который неоднократно пил, ел и спал в ее комнате… [И поступила так], сомневаясь в глубине души, как бы по возвращении из Испании ее жених не охладел в своих чувствах к ней и не расхотел на ней жениться, что принесло бы ей тяжкий урон и бесчестье, учитывая ее положение простой девушки и статус упомянутого де Рюйи, который являлся богатым, могущественным и красивым молодым человеком, [имеющим] высокопоставленных друзей[786].

Страхи Масет оказались оправданными. Ее жених на самом деле не заводил с ней поначалу никаких разговоров о свадьбе, что и вынудило девушку, по ее словам, использовать любовный приворот:

Она настойчиво просила и умоляла упомянутого де Рюйи, чтобы тот сделал ее своей [законной] женой и супругой. Однако он не отвечал на ее вопрос прямо и честно, как она того желала… И ей кажется, и она думает и совершенно уверена, что ее суженый де Рюйи женился на ней быстрее, чем думал, [только] по причине приворота, [который она на него навела][787].

Однако совместная жизнь молодых супругов, как мы уже знаем, не задалась. Прево Герара постоянно оскорблял свою молодую жену, попрекая ее низким происхождением:

На протяжении [всего] этого времени между ней и ее супругом постоянно возникали стычки и споры, в основном потому, что муж оскорблял ее и бил из-за того, что она не желала выполнять его прихоти, а также потому, что она в грубой форме отвечала ему [на замечания, утверждая,] что ее [репутация] ничуть не хуже его [собственной][788].

Из-за постоянного разлада, царившего в семье, Масет и вынуждена была, по ее словам, прибегнуть к колдовству. Аннекин заболел, однако избивать и поносить супругу не перестал, а потому она вновь навела на него порчу, и тогда ему стало совсем плохо[789]. Далее следовал уже знакомый нам рассказ о визите в дом де Рюйи менестреля, но, добавляла теперь обвиняемая, поскольку она очень боялась, что заподозрят в преступлении именно ее, она сама предложила своей свекрови Люсет обратиться к известной в области Бри знахарке[790]. В остальном же история Масет полностью повторяла второй вариант показаний Жанны де Бриг, который был также записан после пытки и в котором говорилось о сговоре, имевшем место между двумя «ведьмами»[791].

Окончательную версию событий, представленную Масет, вроде бы подтверждали и известия из Герара. Слуги Аннекина де Рюйи обыскали весь его дом и обнаружили во дворе жаб, припрятанных под поленницей[792]. (Илл. 40) Сам же хозяин сообщал в Париж, что на протяжении последних двух недель, когда его жена содержалась под стражей, здоровье его существенно улучшилось[793]. Большего и желать было нельзя: судьи с чистой совестью единодушно приговорили Масет к смерти и 19 августа 1391 г. отправили ее вместе с Жанной де Бриг на костер[794].

* * *

Для нас должно быть совершенно очевидно, что окончательные и наиболее полные версии показаний обеих наших героинь были получены под пыткой. Этим, в частности, объяснялась их идентичность: большая часть подробностей произошедшего в Гераре преступления оказалась буквально «списана» незадачливой супругой Аннекина де Рюйи с показаний ее подельницы. И хотя их истории постоянно изменялись, дополнялись и уточнялись, мы обязаны принимать данное обстоятельство во внимание и не доверять слепо всему, что они рассказали в суде.

Вынужденный характер признаний Масет и Жанны следует, вне всякого сомнения, учитывать прежде всего при анализе сообщений об их предполагаемых занятиях колдовством. В конце XIV в. связь между использованием пыток в ведовских процессах и сомнительным, с рациональной точки зрения, описанием контактов «ведьм» и «колдунов» с дьяволом, их посещений шабаша или повседневных магических практик отсутствовала полностью. Французские судьи, как и все их европейские коллеги, искренне верили, что лишь на дыбе обвиняемые способны дать чистосердечные признания, рассказав собравшимся «истинную правду» о своем преступном ремесле. Только в конце XVI в. в трудах демонологов впервые отчетливо зазвучала мысль о том, что подобные показания могут являться абсолютным вымыслом и в действительности никаких «ведьм» не существует. Одним из первых, кто пришел к этому заключению, был уже упоминавшийся ранее Иоганн Вейер, прямо писавший в трактате De prestigiis daemonum (1563 г.) о невозможности узнать на пытке правду о преступлении –